Сергей же, не фиксируя ничего сверхъестественного, практически весь день тусовался в компании парней. Те дули пиво, словно воду из святого источника. Балагурили и в особо напряженные моменты обсуждений срывались на ненормальный ор. Перекрикивали друг друга, не особо заморачиваясь с подбором слов. To и дело заходились безудержным хохотом.

К концу дня Ника перестала отмерять тягостные и тревожные ощущения в груди. Позволила им разлететься, превратиться в хаос, а после, утратив энергетическую силу, сгрудиться в центре и застыть, обращаясь в твердый раскаленный булыжник.

— Ник? — улучив момент, обратилась к ней Алина. — Ты чего такая грустная?

Ответить не получилось. Чувствовала, если заговорит, попросту расплачется. Коротко взглянув на старшую сестру, шепнула лишь одно слово:

— Потом.

— Ок, — ободряюще сжав Никину ладонь, отошла к своему жениху.

Благо, не мозолила и без того разнесчастную младшую пытливым взором. Поняла, видимо, что самоконтроля у той — жалкие остатки.

Немного расслабиться и подкопить сил Кузнецовой удалось, лишь когда Градский повел ее к дышащему парким теплом озеру, кататься на лодке. Позволила себе насладиться последними часами близости, не углубляясь во все тяжкие… Даром, что тонкие душевные струны рвались внутри нее от одних лишь нетерпеливых прикосновений и жадных поцелуев Сергея. Дыхание обрывалось, а сердце, подступая к горлу, колотилось там буквально на разрыв.

— Видишь это облако?

Градский растянулся на дек лодки, Ника лежала боком на его груди.

— Которое? — уточнила, вглядываясь в густые бело-сизые тучи. — To, которое похоже на кролика?

— Нет. To, которое похоже на собаку.

— Это… кролик, у него уши торчат.

— Это доберман.

— Это кролик, и у него даже цвет похожий.

— Сейчас гроза созреет, станет черный, как у добермана.

— Не хочу грозу.

— Уже не отпустит.

Вода мерно раскачивала лодку из стороны в сторону. А Доминика, закрывая глаза, не могла избавиться от ощущения, будто они падают… и бесконечно летят в пустоту.

— Ты смотрел "Титаник"?

— Нет.

— Там был момент. Экипаж и пассажиры уже знали, что корабль тонет, и пели какой- то христианский гимн. Не могу вспомнить слова… М-мм, что-то такое крутиться в голове…

— Мы не утонем, Кузя, — со смехом остановил ее Град. — До берега метров десять, это сущая фигня.

— Я вообще-то не к этому веду, но, если что, плавать не умею.

— Я тебя спасу, Плюшечка, — сжимая губы, попытался скрыть ухмылку.

— Обещаешь?

— Обещаю.

После длительного заплыва, сдав лодку, они прошлись вдоль поросшего травой берега к пешему деревянному мостику, который пролегал через озеро, соединяя расположенный вокруг них лес. С поразительной ясностью, словно со стороны, Ника видела два силуэта в сгущающихся сумерках — себя и Сергея.

К важной беседе, невзирая на длительные многотонные внутренние переговоры, подошла необдуманно, со слабой легкомысленной улыбкой. На самом деле выдохлась, как шампанское. Сил хватило лишь на изученные трафаретные движения и обороты.

— У меня завтра, в тринадцать двадцать пять, автобус, — проинформировав, выдохнула с некоторым облегчением.

"Вот и все…"

Мимолетно промелькнули сомнения и прочие дурные мысли. А потом и вовсе сгустилось жутчайшее волнение — горячее и беспокойное.

— В смысле, Кузя? Куда уезжаешь?

Градский ощутил себя беспросветным идиотом.

Повернув запястье, глянул на циферблат часов. Мысленно, абсолютно бесконтрольно, отмерил время от двадцати одного пятнадцати до тринадцати двадцати пяти следующего дня.

Шестнадцать часов десять минут.

Сердце, скачками набирая обороты, заколотило в грудную клетку хорошо поставленными, за неполный год с Плюшкой, отрывистыми и мощными ударами. В голову ударила кровь. На долгое мгновение видимость пропала. Смотрел перед собой и ни черта не видел.

На автопилоте приблизился к Нике вплотную. С нарастающей частотой дыхания, повинуясь звериным инстинктам, сходу пошел в наступление, хотя еще даже не врубился в ситуацию. Поймав девушку, оцепил руками у деревянного ограждения. Мысль мелькнула, дурная и нездоровая, если наперекор попрет, в озеро ее в груде с собой и непрочными перилами свалит, а не отпустит. Внутри такая стихия разразилась, казалось, что физических "коней" в теле немыслимое количество: надави только на хлипкое сооружение — и полетят.

— К бабушке в деревню. Я же всегда лето у нее провожу.

Расчехлить сказанное получилось не сразу. Плюшкины слова по каким-то причинам рассыпались на буквы и потеряли всякий смысл. Смотрел Серега на нее, распадаясь изнутри, словно раньше ничего подобного вообще не слышал: "деревня", "бабушка"…

— Целое лето? — уцепился за то, что вычленил.

— Ну, не целое. Два месяца осталось.

Кого она пыталась успокоить?

С этими словами мир Градского превратился в бесполезное нечто. Шар сорвался с орбиты и, не поддаваясь никаким методам контроля, полетел в необъятную черную бездну.