Собакин назвал себя.

– Милости просим, - густым басом приветствовал Заворыкин, - гостю всегда рады.

В свете лампы лицо его, обтянутое желтой кожей, узкий и прямой нос и темные глаза представлялись такими, какие писали на раскольничьих образах.

– Прошу садиться, куда путь держите? В Уральск... Так...
– пробасил Заворыкин, кивнул и провел ладонью вниз и вверх по лицу.
– На ярмарку много коней нагнали сегодня, не в пример прочим годам.

Босая девка внесла самовар, закуску и водку.

Стесняясь и все еще не зная, как держаться, выпил Собакин водки и, должно быть с усталости, сразу захмелел и рассказал, зачем едет в Уральск всю историю до конца.

– Из-под земли, а достану Волшебника, - разгорячась, окончил он.

Заворыкин слушал, не поднимая глаз, нахмурясь, а когда Собакин окончил, постучал пальцами и сказал:

– Я так полагаю, - ехать вам туда незачем.

– Почему?
– Убьют.

– То есть как убьют?

– Мой совет - вернуться домой, жеребца наживете еще, а жизни из-за скотины лишаться не стоит.

– Поймите, мне не жеребец дорог, а добиться своего.

– Понимаю. Молоды вы, господин Собакин, хороший барин, а разума в вас настоящего нет. Приехали вы ко мне, меня не знаете и рассказываете всю эту историю, а жеребец-то ваш, может быть, у меня. А? Для примера я говорю. Ну, вот после этого я себя позорить не дам. У нас в степи законы не писаны, колодцы глубокие, - бросил туда человека, землицей засыпал, и пропал человек. Да вы не пугайтесь, для примера говорю, бывали такие случаи, бывали. У нас в степи казак на сорока тысячах десятинах - царь, не только в чем другом, в жизни людской волен.

У Собакина от духоты, от речей Заворыкина кружилась голова, и казалось - похож старик хозяин на древнее черное лицо образа, что глядело строго и упорно из красного угла, - те же рыжеватые усы над тонкой губой, и вытянутые щеки, и осуждающие глаза.

Казалось, две пары этих глаз глядят неотступно, и те, облеченные в потемневшие ризы, страшнее...

"Бог это их, - подумал Собакин, - степной".

– Чудно вам слушать, господин Собакин, - у вас в городе по-иному: тело вы бережете, а душу ввергаете в мерзости. А здесь душа вольна у каждого, как птица. Душа немудрая, нечем запятнать ее, степь - чистая... В степи бог ходит. Здесь нас за грехи и судить будет. Много грехов на нас, а многое и простится.

Собакин поднялся.

– Душно у вас...

И было ему страшно, хотелось уйти от стариковских глаз...

– Марья!
– крикнул босую девку Заворыкин.
– Принеси барину студеной водицы да отведи в сени на кровать.

Плыли, качались сундуки, крыты.е коврами, в сенях, и все еще гудел, казалось, голос: "Бог здесь ходит, бог..."

"Страшный у них бог, - думал Собакин, лежа на сундуке, - травяной..."

Наутро он, чтобы не обидеть хозяина, поехал будто бы домой, но, когда в сизой дали утонули соломенные кровли хутора и шесты с бараньими рогами, пошел к полудню широким проездом, радостный от солнца, и душистого ветра, и веселой игры горячего иноходца.

На крепком пырейном выгоне, в наскоро связанных калдах, стоят полудикие табуны злых сибирских лошадей.

Положив большие морды на спины друг другу, обмахиваются кони хвостами и жмурятся на белое солнце.

Кругом желтая степь, ни холма на ней, ни дерева, а позади гудит ярмарка и дымят железные трубы пекарен.

Вот не вытерпел рыжий конек, махнул через изгородь и частым галопом, раскинув гриву, поскакал в степь, заржав навстречу ветру.

Затараторили конюхи-башкиры, в линялых халатах, в ушастых шапках, пали на верховых, поскакали в угон. Один впереди всех размахивает арканом. Двое скачут наперерез.(tm)

Куда ни взглянет рыжий конек, мчатся на него ушастые башкиры: метнулся направо, налево, и тут захлестнул ему горло аркан, закрутили хвост, стегают нагайкой, заворачивают башкиры к табуну... Захрапел, взвился и упал рыжий конек; тогда ослабили на шее его аркан, отвели в калду.

– Что, не убежит больше?
– спрашивает башкирина Собакин.

Башкирии осклабил белые на морщинистом лице зубы и забормотал: .
– Не, не, умный стал, купи, господин...

– Нет, такого мне не надо, вот если бы вороной полукровный был, вершков четырех...

Подошли мужики, все в новых рубахах. Облокотясь на жердь калды, слушали, и веяло от их выцветших глаз покоем тепла и отдыха.

Подслеповатый - мужичок протиснулсс туда же, в рваном полушубке, заморгал собачьими глазами:

– Покупаете, барин, лошадку? Извольте посмотреть, - и заторопился, побежал было и вновь вернулся...

– Какой у тебя?

– Сивонькой.

– Нет, не надо, я вороного ищу.

– Вороного продать не умеешь, - заговорил вдруг круглолицый толстый парень, - вот я продам жеребца.