В ту же минуту с другой стороны поляны, валя кусты, выскочил на рыжей кобыле Мишука. Размахивая над головой медным рогом, орал:

– Ату его, сукины дети, ату!

Две пары налымовских зверей - краснопегих гончих - неслись прямиком на лягаша. Сергей подхватил заскулившую у ног его собаку, посадил в дупло, подпрыгнул, подтянулся к ветви и живо влез на вершину дуба...

– Ату его, сукины дети! Улюлю!
– наливаясь кровью, вопил Мишука. Подскакал к дубу, закрутился, поднимаясь на стременах, хлестал арапником по листьям:

– Слезь, сию минуту слезь с моего дуба.

– Дядя Миша, не волнуйтесь, - хихикнул Сергей, забираясь выше, желудок расстроите, вам вредно волноваться.
– И он бросил желудем, - угодил в живот. Мишука заревел:

– Убью! Запорю! Слезь, тебе говорю!..

– Все равно, дядя Миша, не достанете, только соскучитесь, и есть захочется.

– Дерево велю срубить.

– Дуб заветный.

– Слезь, я тебе приказываю, - я предводитель дворянства.

– Я вас не выбирал, дядя Миша, я на выборы не езжу.

– Крамольник!.. Стражникам прикажу тебя стащить. Высеку!

– Дядя Миша, лопнете.
– Сергей опять бросил желудем, попал в картуз.

Гончие подпрыгивали, визжали от ярости. Лягаш скулил, высовывая нос из дупла, щелкал зубами. Мишука и Сергей долго ругались, покуда не надоело. Наконец Сергей сказал примиряющим голосом:

– Охота вам, в самом деле, сердиться, дядя Миша. Я ведь тоже с носом остался. Вера-то за Никиту выходит.

– Врешь?
– удивился Мишука.

– Чем матерно ругаться, поехали бы мы на лесной хутор. Там выпить можно.

– Вино есть?

– Две четверти водки.

– Гм, - сказал Мишука, - все-таки это как-то так. Ты все-таки подлец.

– Вот это верно, дядя Миша.

Мишуке, видимо, очень хотелось, после всех волнений, поехать на хутор и выпить. Сергей спустился ниже, подмигнул и сделал всем понятный жест:

– И то найдется.

Задрав голову, Мишука заржал, - уцепился даже за седельную луку. Затем ударил кобылу арапником и ускакал на хутор.

Через час Мишука и Сергей сидели в жарко натопленной избе, - Мишука расстегнулся, пил водку стаканами, вспотел, тряс животом сосновый стол,

– Ха-ха... Смел ты, что пришел, Сережа.

– Нам делить с вами нечего, дядя Миша, я вас люблю...

– Рассказывай, ха-ха...

– Люблю, дядя Миша, в вас богатырство, не то что - теперешние дворяне, - сволочь, мелкота...

– Мелкота, говоришь, ха-ха...

– Вы, дядя Миша, все равно как князь в старые времена... Силища...

– Богатырь, говоришь? Князь? Ха-ха...

– Едемте, дядя Миша, вместе в Африку. Вот бы мы начудили...

– В Африку, ха-ха!..

– Эх, денег у меня нет, дядя Миша, вот бы я развернулся...

– Подлец ты, Сережа... Денег я тебе дам, но побью, ха-ха...

В избу вошла ядреная молодая баба, румянец во все лицо, - лукавая, сероглазая. Смело села рядом с Мишукой на лавку, толкнула его локтем. Мишука только ухнул. И начался пир. Изба ходуном заходила.

10

Ольга Леонтьевна и Никита с утра ходили по Симбирску из магазина в магазин, - сзади ехала коляска, полная покупок. Лошади осовели, кучер каким-то чудом успел напиться, не слезая с козел. Никита в тоске бродил за теткой из двери в дверь. Ничего этого не было нужно - ни суеты, ни вещей. Хоть скупи весь Симбирск, хоть ударься сейчас о камни, - разбей голову, Вера не станет счастливее, не вернется к ней прежняя легкость, блеск глаз, веселый смех: не любит, не любит...

– Ну, уж, батюшка мой, ты - совсем мокрая курица, осовел, жених, говорила ему Ольга Леонтьевна, - минутки без невесты не может - нос на квинту... Сейчас, сейчас мы поедем.

Тетка летела через улицу к башмачнику, нечесаная голова которого моталась в окошке, тоже пьяная... Лошади и Никита томились на горячей мостовой. Кучер время от времени громко икал, - каждый раз пугливо оглядывался:

– Вот притча-то, ах, господи.

К вечеру, наконец, Ольга Леонтьевна угомонилась, влезла в коляску, много раз пересчитала вещи, махнув рукой:

– На паром, Иван. Смотри только - под гору держи лошадей, - ты совсем пьяный.

– Господи, - отвечал кучер, - напиться-то не с чего, весь день у вас на глазах, - и на всю улицу икнул: - Вот притча-то.

Поехали вниз, к Волге, к парому.

Река темнела. Зажигались огни на бакенах, на мачтах. Вдали шлепал по воде пароход. Тусклый закат догорал на луговой стороне, над Заволжьем. На берегу уютно осветились прилавки с калачами, лимонадные лавки, лотки, где бабы продавали жареное, соленое, вареное. Пахло хлебом, дегтем, сеном, рекой. Вдалеке, с горы - с Венца - уже слышна была духовая музыка, - в городском саду начиналось гулянье. Играли не то вальс, не то что-то ужасно печальное, улетающее в вечернее небо.