— Понимаешь, я не уверен, насколько мощным будет выброс энергии, пусть и через такую маленькую щель, — он почесал макушку, — А тебе, вроде как, от этого ничего не должно быть. По идее.

— По идее?

— Ну, разве что футболка сгорит. Мелочи. Главное, что мы привлечем к острову внимание тех, кто за эту самую энергию отвечает.

— И что потом?

— Гипотетически, это, наверное, приостановит превращение Каэр в огромную птицу, питающуюся душами людей. Но не берусь судить — я в этом разбираюсь не больше тебя.

— Терять нам все равно нечего, верно?

Гир предусмотрительно отошел в самый дальний угол помещения. Я предложил ему вообще выйти из комнаты и закрыть дверь, но он отказывался упускать такое зрелище.

Я аккуратно подкинул камень, целясь внутрь, и попал, после чего резким ударом сместил крышку на место.

…

Взрыв. Жгучий, испепеляющий, отбросил меня прямо на Гира. Грохот, звенящий в голове, отзывался болью в душе — пламя, казалось, пожирает не только тело, но и дух. Я хотел уснуть. Я хотел сбежать от всего этого. "Конец". Тягучая чернота обступила меня со всех сторон. Все, что я успел разглядеть — мелькнувший белый хвост. Несколько моментов облегчения. После чего грохот возобновился с прежней силой. Но я уже был готов к нему. Зрение почти вернулось, и я увидел наполовину сожженное лицо Гира под собой. Мои кости большей частью оказались обуглены, но двигаться могли. Я подхватил парня на руки, но тот даже в таком состоянии тянулся к своему чемодану. Пришлось схватить и его и, под градом камней, бежать. Бежать к выходу. К двери. В бар.

Вот только двери уже не было — ее снес обрушившийся потолок. В узкий проход, оставшийся единственный путь, я пропихнул сначала Гира, потом — чемодан и, наконец, себя.

Энгус молча стоял по ту сторону, наблюдая созданный нами кошмар. Его не волновали ни огонь, ни падающие камни. Он просто смотрел на меня, и этот взгляд был красноречивее всех слов. Однако у меня не было сил, чтобы ответить ему хоть что-то.

Лишь увидев его, я понял, что достиг своего лимита.

И, наконец, смог позволить себе сдаться.

И уснуть.

Скелетам чужды сновидения — по крайней мере, раньше я так думал. Но в последнее время мало какие из моих предположений оказывались верными. Пока кучка обугленных костей валялась неизвестно где, мой разум беспрепятственно мог вытворять что угодно, полностью игнорируя реальность.

Я вспомнил, наконец, кем был когда-то. Тем самым парнем, что практически не выходит из дома и компьютеру посвящает все часы своей жизни. Работа, отдых, общение — все это проходило в четырех тесных стенах съемной квартиры. Дневной свет редко посещал мое место, я отсеял его как понятие плотными шторами, самостоятельно решая, когда для меня день, а когда — ночь.

Но так было далеко не всегда. Детство и юность я провел в компании своих друзей. Мы пакостничали, иногда даже переходя черту. Я никогда не умел играть в бейсбол, но всегда таскал с собой биту на случай, если подвернется повод что-нибудь разбить. Ни учеба, ни будущее меня не интересовали, а себя я мнил чуть ли не единственным разумным существом на всей планете. Так бы и продолжалась моя беззаботная, полная разгильдяйства жизнь. Но однажды одна маленькая девочка отстегнула ржавую цепь от огромной и злой собаки, к которой никто из взрослых парней даже подойти не осмеливался. Девочка погладила собаку и та, гавкнув несколько раз на прощание, скрылась из виду. Мы же застыли на месте, держа в руках воду и еду, которые хотели пододвинуть собаке палками.

— Чего вы? Все равно положите. Она еще вернется, когда проголодается — сказала девочка. Так мы и сделали.

Девочка и собака в итоге по-своему подружились. Конечно, сложно было без дрожи смотреть на огромную грязную собаку, идущую рядом с маленькой девочкой, поэтому в скором времени она начала ее вычесывать, при случае. Парни, мои друзья, к девочке относились снисходительно и не особо рвались звать ее играть, я же все больше и больше времени проводил в ее компании. Иногда даже стал посещать школу. У девочки, кроме меня, особо не с кем было поиграть, поэтому нашим тихим занятиям вроде шашек или рисования мелками никто не мешал.

Дальше мне не хотелось вспоминать. Одна часть сознания желала мирно заснуть, отдавшись на волю судьбы, а другая, любопытствующая и упорная, продолжала проигрывать сцены одну за другой. И чем дальше шло повествование, тем больше я ощущал нечто, похожее на тошноту. Но выбора не было — во сне никак не отвлечешься, забивая мысли, на мелкие дела.

Все закончилось в тот день, когда я решил пойти с друзьями прыгать с тарзанки. Уже некоторое время я разрывался между ними и девочкой, но в тот жаркий вечер все же предпочел их. Нашу старую тарзанку кто-то срезал, и поэтому мы нашли новое место для нее — на отличном отвесном берегу, высоко над водой. В этом месте мы еще ни плавали, ни прыгали, но оно показалось нам отличным. Закрепив веревку, мы стали тянуть жребий, кто прыгнет первым. Солнце, пусть и вечернее, все еще обжигало наши тела. Хотелось поскорее нырнуть в прохладную воду реки, но никто не решался сделать первый шаг — новая тарзанка была гораздо выше предыдущей.

Девочка с собакой застали нас на середине спора. Оказалось, она следовала за мной все это время, играя в следопыта или что-то вроде того. Парни сразу же стали ее подзуживать прыгнуть в воду.

— Да давай, что ты, как маленькая, — поддакнул я, заразившись общим настроением. Я думал, что девочка благоразумно отшутится или спасует.

Но она не стала.

Вместо этого, под нарастающей скулеж своей верной собаки, она подошла к веревке и вызывающе посмотрела мне прямо в глаза. "Кажется, обиделась", — понял я. Девочка прыгнула с тарзанки в первый раз своей жизни. И последний.