– Там старушка, хочет к могиле сына подойти, пропусти её, отблагодарю.

– Какая старушка? – он вышел наружу и глянул вдоль забора. – … А, та, что ли? Так сказал я ей: не велено, не пущу.

– Ты что, зверь, что ли? У тебя что, матери нет? У неё сын в Афгане погиб, пропусти, слышишь? – Борис сменил подход и тон.

– А тебе что, своего горя мало? – парень оглянулся по сторонам, шагнул к Борису ближе. – Так добавят тебе, причем прямо сейчас.

Борис отступил пару шагов к машине, достал телефон, глядя в глаза охраннику, нажал пару кнопок и поднёс телефон к уху.

Мужик замялся, посмотрел на машину, на телефон, в лицо Борису.

– Алё, командир, зря время тратишь. И нервишки. Выруби телефон и спокойно послушай, - охранник примирительно развел руками и отступил.

– Ну?

– Значит так, не зверь я, и мать у меня есть. Но не могу я её пустить, не могу!

– Почему?

– Так нет могил тут никаких, знаю я про кладбище, говорили мне ещё пол-года назад. Начальство, когда участок под стройку брали, видели, что ухоженных остались всего две могилки. Договорились как-то, оформили где-то, и срыли всё кладбище. И вывезли землю на свалку. Или в овраг ссыпали, не знаю точно …

Помолчали. Борис не знал, что сказать.

– А теперь подумай: ну, пущу я её? И что будет? А если кончится она здесь, на участке? Или хуже: жаловаться пойдет? Что со мной начальство сотворит?

2014г.

Озеро длиною в короткую жизнь

В сидячем вагоне поезда Москва-Ленинград на меня больше часа бросал взгляды попутчик. Молодой парень, он сидел в нескольких рядах сидений от меня, лицом ко мне, через проход.

Пил пиво из горлышка бутылки, потом из второй, и всё пристальнее посматривал. Потом отставил бутылку, подошел и спросил:

– Извините, я хочу с Вами поговорить, можно здесь присяду?

Рядом было свободное место, и я кивнул.

Он сел, крепко скрестив пальцы обеих ладоней. Несколько раз посмотрел мне в глаза, теперь уже сбоку, видимо, не решаясь начать.

– Вот Вы взрослый такой, а мне не с кем посоветоваться. У меня жизнь такая, не понятная. Можно рассказать?...

Я из деревни. Маленькой. Стоит с сотню домов на берегу озера. Живем с огородов. Ягоды, грибы заготавливаем, сдаем за копейки. Но не жалуемся. В лесу хорошо, спокойно, красиво. Одиноко, это да.

Меня мать одна вырастила. Когда подрос, я спросил про отца. Она сказала – отец был лётчик, погиб.

В деревне у нас есть всё: и школа, один класс на всех, и фельдшер, и магазин. А вот на танцы, когда мы с другом Мишкой выросли, стали ездить в соседнюю деревню.

Тут надо сказать, что озеро наше в болотистых лесах лежит, узкое, вытянутое. И на берегах три деревни: одна наша, одна на противоположном конце озера, и одна, самая большая, как раз посредине. Там и клуб с танцами.

Дорог по болотам нет, так, только охотничьи тропочки. И всё сообщение – по озеру. Зимой на санях, на «Буранах», а летом на моторках. Конечно, если ветра нет, потому, что в волну – и устаёшь, и страшно. Хочешь на танцы – пожалуйста, четыре часа протарахтишь с «Ветерком». После танцев заночуем у какой-нибудь бабки, и с восходом обратно. Бензин почти всегда бесплатно доставали, или покупали за копейки.

В эту же, большую деревню, иногда приезжали на танцы девчонки из той, дальней деревни. Ими мы особенно интересовались, потому, что и своих, и в большой деревне – всех давно знали. Но оттуда они всё же редко приезжали: парни – да, а девчонкам как добраться, только если с парнями. Но тогда они при парнях и состоят, пригласить не всегда удается.

И вот как-то в субботу мы с другом сели в моторку. Озеро гладкое, лодка хорошо идёт. Мы почти всё время молчим, давно всё обговорено.

Конец лета, уже утки свои выводки стали на крыло поднимать. Как услышат шум моторки, всё время из камышей с шорохом стайками взлетают. Вдруг, видим: прямо перед нами один утенок, плохо летающий ещё, сел на воду. А за ним взрослая утка, над ним крыльями машет, почти бьет его, с пути нашей лодки как бы сталкивает. Насилу заставила птенца своего взлететь, в камыши обратно его погнала.

На танцах, глядим, две девчонки из дальней деревни. Их больше года не было видно, выросли, созрели. Сразу их пригласили танцевать.

И вот мы с моей, которую я выбрал, танцуем, а она меня спрашивает:

– Ты с отцом со своим часто видишься?

Меня как током ударило. Она это так сказала обыкновенно, как будто вчера моего отца видела. Но я всё равно ответил так, как всегда всем говорил: отец был лётчик, погиб.

А она почти смеётся:

– Какой там лётчик, он в нашей деревне живет, и все знают, что он – твой отец.