Шрифт:
Я не смог больше танцевать, ни с ней, ни с другими. Сел в углу клуба, дождался Мишку, и мы с ним вскоре домой отправились. В моторке не очень и поговоришь, тут ещё и погода испортилась, ветер и дождь, но добрались мы нормально.
Я дома матери говорю: я узнал, что мой отец живет на том конце озера.
Она заплакала, сказала, да, есть отец. Он жениться не захотел, а тебе я не хотела об этом рассказывать.
Я тогда говорю: хочу съездить, поговорить с ним.
Она ответила: конечно, поезжай. А драться с ним не будешь?
Я удивился сильно, я вообще не драчливый, ответил:
Почему драться? Ведь он мой отец.
Одному мне как-то не по себе было ехать: и далеко, и страшно ... сам разговор. Уговорил друга поехать со мной. Купили мы бензину на дорогу в оба конца, мать собрала еды. Конечно, и одежды взяли уже по-основательнее: плащи, сапоги. День туда, день обратно, да сколько-то там. Погода могла много раз перемениться.
Мотор завели рано утром. Озеро имеет кривизну в середине. То есть, если срезать, то можно часов за шесть дойти.
Мы, когда из лодки вышли, растерялись сначала, не были мы там никогда, ни к чему было. Потом перекусили прямо на берегу, лодку на замок поставили, пошли искать. Мать мне фамилию отца сказала. Мишка стал спрашивать, а то у меня как язык отнялся.
Нашли избу отца, уже время было ему с работы возвращаться. Присели мы на бревно, рядом с калиткой. Я дом осмотрел немножко, ничего особенного, больше, конечно, чем у нас с матерью. Из дома нас увидели, вышел парень, лет двенадцати, с пацаном малым совсем. Спросил, чего надо. Мы промычали что-то, типа, отдохнуть присели. Поняли про них, что сыновья его.
И вот я увидел мужика, прямо к калитке направлялся. Хоть ноги у меня и не гнулись, встал, сделал к нему пару шагов. Говорю:
– Вы - мой отец!
Он остановился, всмотрелся в моё лицо, кивнул, протянул руку:
– ЗдорОво, да, похож!
– Я поговорить приехал.
– Так заходите в дом, - он и Мишке кивнул, - время обедать.
– Нет, мы обедали, мы лучше здесь подождём.
– Ну ладно, ждите.
Он вскоре вышел, вытирая рот рукой, видно не хотел рассиживаться, нас задерживать.
– Что сын, хотел сказать?
И так он это выдал, как будто мы вчера расстались, и он знал, что я ничего важного не скажу. Я растерялся. И так у меня не было плана разговора, а тут будто один я в лесу оказался, и не с кем, и не о чем разговаривать. Один лесной шум в ушах. И Мишка отошел, что бы нам не мешать.
Я покрутил головой:
– Как так получилось, что я родился и один вырос, без тебя?
– Да, у нас с твоей матерью было дело. А что я мог? Она не хотела меня видеть, да и далеко до вашей деревни. Потом я женился, свои дети, - он закашлялся, - то есть, и тут дети пошли. Теперь вижу, ты вырос, совсем взрослый стал. Как жизнь у тебя?
А я не знал, что ему ответить. Пожал плечами. Трясло меня всего. Даже зубы стучали. Язык совсем не слушался. Вспомнилось мне, как утка своего утенка с воды перед нашей лодкой в камыши загоняла. Повернулся и пошёл к Мишке. Мы сели в лодку. По дороге я сообразил, почему мать меня предупредила: не драться. К темноте мы были уже дома.
Понял, что не смогу больше жить в деревне, с матерью. Вот еду в Ленинград, буду в ПТУ поступать, или работу искать, ещё не решил.
– А Вас хочу спросить: как мне жить теперь? Я не понимаю.
2014г.
Энергия в шестнадцать лет
«Лудить, паять, кастрюли-вёдра чии-ниии-ть!..»
Крик под окном бродячего мастера-лудильщика в пятидесятые годы.
После восьмого класса передо мной встал выбор: вернуться вместе с одноклассниками в девятый класс опостылевшего школярства, или пойти работать, с продолжением обучения в вечерней школе, уже как «взрослому».
На мое решение в пользу работы повлияли три фактора:
– прореха в тогдашней реформе школьного образования: в дневной школе вводилось одиннадцатилетнее обучение, а в вечерней оставалось десятилетнее (вот ведь глупость, там и так часов учебных занятий было в два раза меньше);
– появившаяся льгота для тех, кто имел два года рабочего стажа: для поступления в ВУЗ им стало достаточно сдать экзамены на тройки;
– потребность семьи в дополнительных деньгах, в том числе, - и моя личная нужда.