– Писать будешь, или запомнишь?

Я приготовил ручку и бумагу. Дормидонтыч по памяти продиктовал телефон некоей Марьванны и адрес склада.

– Скажешь, от меня. Не забудь коробку хороших конфет. Она, дура толстая, в своём хозяйстве сама ничего не знает. Скажешь ей, что эта болванка лежит на втором стеллаже справа, внизу, в самом конце. Съездишь, проверишь размеры, убедишься, она выпишет счёт, оплатишь, заберешь.

– Спасибо большое, Дормидонтыч.

– И тебе спасибо за угощение. Обращайся. Весь цветмет Ленинграда у меня в голове.

Когда на складе у Марьванны я взял в руки болванку, к ней оказалась прикручена проволочкой бирка: марка сплава, дата прихода – март 1948 года. Она ждала меня и своей пригодности 18 лет.

На следующий день я попросил Эмму Эдуардовну оплатить счёт за латунь. Она долго смотрела на счет (сумма до смешного маленькая для неё, ждавшей два года), качала головой, глядя мне в лицо и за мою спину, будто высматривала там … крылья.

Робко сказала:

– Спасибо! А … ещё что-нибудь я должна?

– Я там на две кружки пива потратился, и на коробку конфет.

Она достала деньги.

***********************************

Пошли слухи по институту: … мы два года … а он за два дня …

У меня началась новая жизнь. Меня распирало от новых обязанностей, возможностей и привилегий. В коридорах со мной здоровались начальники и их милые секретари. В нашей, заставленной столами комнате, был единственный, через коммутатор телефон. Стоило мне войти, как уважительная помощница шефа меня подзывала к аппарату, томно и устало поясняя, что меня уже спрашивали несколько раз. Скоро появился второй телефон – мой личный: невиданное дело для младшего техника. Потом добавились свободные, представительские денежки.

Поиски кварцевой посуды, блокнотиков для тех же секретарей, запасных частей к оборудованию, - занимали много времени, но и оставляли возможности для развлечений. Поездки за тысячи километров за различным дефицитом давали впечатления и новые контакты.

Через несколько месяцев я перестал ездить в пивбар на улице Маяковского. Постепенно мне удалось организовать работу в телефонном режиме, а все необходимые встречи с сомнительными личностями я проводил тоже в баре, но на соседней улице. У меня там образовался свой столик, за которым присматривал швейцар, наглый с другими, но обходительный со мной. Имя Пётр удачно соответствовало должности на вратах этого рая. Его ко мне отношение стоило всего пары кружек пива в неделю. Иногда я там задерживался и после встреч, благо, у меня стал фактически свободный график.

Всё это великолепие рухнуло за несколько часов.

Как-то раз я сидел за своим столиком, завершив удачную встречу и потягивая пиво. Ко мне подошёл Пётр, который часто помогал посетителям меня обнаружить.

– Борис, тут один мужик, не такой как все …

– В смысле?..

– Ну, вроде, он кого-то ищет, сам не знает кого. Может, поговоришь с ним?

– О чём?

– Да я сам не знаю. Ну поговори, что тебе стоит! Вдруг, польза какая нам с тобой будет?

– Ладно, веди!

Подошёл – ну, точно, настоящий мужик. Хрестоматийный. В серой телогрейке, рваной, с торчащими клочьями ваты. В таких же, ватных, простроченных штанах. Лицо исхудавшее, с глубокими, многолетними морщинами, с грязью в них. В руках мнёт шапку, ровно ходок к Ленину пришёл.

Я вскочил, говорю:

– Садитесь.

А он не садится. Я сел, а он смотрит на мою кружку пива.

– Будешь пиво, что ли?

Он кивнул, сглотнул слюну. Я понял, что он сильно голоден.

– Тут, кроме сушек солёных, ничего нет.

Он кивнул ещё раз.

Я принёс маленькую кружку пива, две тарелки сушек, и нажал мужику на плечо. Он сел, шапку положил на колени.

Пиво он пил маленькими глоточками, сушки больше сосал, чем грыз. Скоро я догадался, а потом и увидел, что зубов у него было меньше половины.

– Мне он сказал, - оглянулся на Петра, - что ты вроде … деловой тут?

– А какое у тебя дело?

Мужик помолчал. Спросил:

– Тебя как зовут?

– Борис. А тебя как?

– Меня? – он сделал два глоточка пива. – Меня Иваном зовут.

– Хорошо, Иван. Так какое дело-то?

– Ты заработать хочешь? Мне продать кое-что нужно. И ты заработаешь!

Мне всё это стало надоедать. Я молчал, цыкнул зубом крошку сушки.

Иван помедлил ещё, прищуривая глаза, как в пургу. Полез в карман телогрейки, прижался грудью к столу, отгораживая его часть от зала, достал и положил на стол блеснувший кубик, с кривыми гранями, размером с большую игральную кость.