«Когда мы прибыли в Петроград, город уже голодал. Вместо мяса, молока и белого хлеба мы перешли на селедку, воблу и черный хлеб, наполовину смешанный с овсом… Позднее лепешки из очистков картошки, запеканка из тех же очистков с примешанной кофейной гущей, овсяный хлеб с примесью муки только для скрепления, дохлая конина для супа. Есть пшенную кашу было высшей степенью блаженства».

«Карточки на топливо у нас были, но не было топлива. Водоснабжение Петрограда было расстроено, и вода заражена тифом и другими возбудителями опасных болезней. Нельзя было выпить и капли некипяченой воды.

Самым ценным подарком в 1919 году стали дрова. В сильные холода в размороженных домах полопались все трубы, не работали сливные бачки в туалетах и краны. Умыться стало практически невозможно. Прачечные, как буржуазный институт, исчезли. Мыло полагалось по продуктовым карточкам, но никогда не выдавалось. Тяжелее всего было выносить темноту. Электричество включалось вечерами на два-три часа, а часто света не было вовсе».

«Мы понимали, что все идет прахом и цепляться за вещи незачем, надо только стараться сохранить жизнь, не быть убитыми, не умереть с голоду, не замерзнуть… В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла… Не было ни конного, ни трамвайного движения – лошади все были съедены, улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди».

И как горькая насмешка на каждом шагу красовались огромные плакаты: «Мы превратим весь мир в цветущий сад!»

Юноша Цетлин мог сделать себе карьеру, поднимаясь по ступенькам партийной лестницы. Но в те времена никто никому и ни в чем не мог дать гарантий.

В 1933-м, еще до убийства Кирова, – так сказать, еще в мягкие, карамельные времена, – Ефима арестовали по делу его друга, главного редактора «Комсомольской правды» Слепкова. Потом выпустили. Но спустя несколько лет снова взяли – уже по делу Бухарина.

После того как через Ефима стали пропускать электрический ток и одновременно мочились ему на лицо, – бывший глава комсомола справедливо решил, что следствию не стоит говорить «нет» или «не знаю». И тогда может быть удастся выйти на свободу второй раз.

Он признал «вину» полностью и подписал протокол допроса.

Николаю Ивановичу Бухарину дали его прочесть.

Получалось, что Николай Бухарин, со слов Цетлина, с группой эсеров-боевиков намеревался убить Сталина. Ни больше ни меньше.

И вот за эти заслуги в июне 1937-го Ефиму Цетлину вроде бы отмерили десятку без права переписки. Но потом раздумали и расстреляли. В декабре того же года. Уже безо всякого суда, по решению «тройки».

И дальше было все примерно так же, до скуки однотипно.

Комсомольских лидеров назначали, давали возможность начать карьеру. Но частенько успешная карьера при Сталине заканчивалась пулей в затылок. Либо на Лубянке, либо в Лефортово, либо в особняке на Никольской, – но пулей. Или от знаменитого палача Блохина – я еще к нему тоже вернусь, – либо от полупьяного сержанта, которого после казни долго рвало в уборной.

Единственный, кого миновала чаша сия, то есть кто миновал расстрела, был Александр Мильчаков. Именно его 24 марта 1929 года сменил на этом посту Александр Косарев.

Мильчаков после комсомола тоже учился, тоже делал карьеру и в итоге возглавил «Союззолото», оказавшись в подчинении у Кагановича.

А это как раз совпало по времени с чисткой в комсомоле.

Зная, что у Мильчакова осталось полно друзей в Цекамоле и что он за них переживает, Каганович полагал нужным извещать его об очередных арестах бывших комсомольских коллег.

Сродни телефонному садизму.

Еще куранты на Спасской башне не отбили даже пяти утра, Лазарь Моисеевич будил Мильчакова звонком по вертушке, которая, как правило, не прослушивалась! И бодрым тенорком извещал, что только что арестован «ваш Петр Смородин». Мильчакову ли не знать, что его друг Петя Смородин возглавлял комсомол, недавно избран кандидатом в члены ЦК партии, а сейчас он первый секретарь Сталинградского обкома.

– Но Лазарь Моисеевич, – возражал Мильчаков, – Петя никогда не выступал против партии! Он настоящий, преданный…

– Это ты мне рассказываешь? – возмущаясь, перебивал Каганович. – Тогда зачем ему было признаваться, что он связан с Бухариным? Ежов его и прихлопнул! Скажешь, несправедливо?

Через какое-то время и снова издевательски, под самое утро Каганович звонил с очередной новостью:

– Арестовали Николая Чаплина!.. Почему молчишь, Мильчаков? Что сопишь-то в трубку? Язык проглотил? А ведь я его недавно вызывал, спрашивал, нет ли у него камня за пазухой против партии. И твой Чаплин, бывший вождь Цекамола, клялся мне в верности. А чекистам признался, что он враг советской власти и связан с врагами! Как быть?.. Слушай, товарищ Мильчаков, кстати, ну-ка перечисли мне всех первых секретарей ЦК комсомола. Ты должен их помнить, молодой!