— Потому что это были идиоты, а не охотники. Плохо подготовились, сети не проверили, не смазали гарпуны ядом, в результате надавал им зубастый по шее, а надо было, чтобы головы по откусывал! — Каишь раздраженно вздохнула. — Вы пока располагайтесь, а я пойду отстегну нашу речную лошадь.

— Ты это о той рыбине?

— Да, Лили, о ком же ещё? Пусть поплавает, разомнёт плавники, а то третий день в упряжи, да и в озере на мелководье особо и не развернёшься. Когда ей ещё представится такой случай?

— А она не уплывёт? — тревожно поинтересовалась лучница.

— Куда она денется? Она же ручная. Я быстро, вы только огонь не разводите и магией не светите тоже. Не хватало ещё, что бы эти топошлёпы с севера разнюхали про пост.

— Само собой, — согласился Дориан. — Все слышали? Никаких огней, ночуем на холодную.

Разложив свою поклажу и постелив походные плащи, авантюристы начали устраиваться на отдых. Ритуал и его последствия, а затем путешествие по реке, хоть и не пешком, а на плоту, утомило их, поэтому приключенцы были рады оказаться на ровной земле, даже несмотря на то, что ночевать предстояло в холоде.

Авантюристы вообще считались крайне неприхотливыми в быту. Точнее, кто не мог терпеть тяготы похода, быстро переставали быть приключенцами, найдя себе более спокойное занятие. Жизнь в походе была тем основным, что сопровождало авантюриста на всём протяжении его карьеры. Быть постоянно в пути, мокнуть под дождём, мёрзнуть от холода, есть то, что придётся, было неотъемлемой частью их существования.

Фрида раскрыла мешок и достала оттуда несколько галет и солёного мяса на каждого. Лучница наполнила кружки водой из фляги, добавив туда несколько капель специального зелья из маленького флакончика. Такой способ обеззараживания воды, когда было невозможно или некогда её вскипятить, был распространён среди путешественников.

— Слушай, Дориан, а в видении, это ведь ты был тем мальчонкой, в которого тот здоровый мужик бросал кости? — неожиданно даже для себя спросила лучница.

— Да, это был я. А «тот здоровый мужик» — наш с Фридой отец.

— Ни чего себе! Не похоже, что он был тебе рад. Нет, если тебе тяжело отвечать, то не надо…

— Мы ведь с Северо-Запада, Лили, — вздохнул Дориан. — Это дикий край, где каждый выживает как может. Там больше чем полгода снег лежит. Лето короткое, природа суровая. А если ко всему прибавить ещё и Серый Лес с его бестиями, то станет понятно, что у местного населения ценится прежде всего сила и выносливость. А я рос слабым ребёнком, постоянно болел.

— Прости, я зря это начала. Если хочешь, давай сменим тему.

— Не сказал бы, что сейчас это меня как-то угнетает. Да и отца я никогда не ненавидел. А вот для него было трагедией, что его сын не унаследовал его черт. А когда ещё открылось, что у меня есть способности к магии, вот тут его окончательно переклинило.

— Подожди, но ведь магом не каждый становится? Магом же быть круто?

— Только не у нас на родине. Многие бестии пользуются магией, поэтому у местного населения выработалось к ней негативное отношение. Конечно, маги есть и там, без колдовства жизнь в таких суровых землях была бы невозможна. Но сын графа должен вырасти большим и сильным. Он обязан виртуозно махать топором или хотя бы мечом. Если сын графа — тщедушный маг, это есть провал.

— Неужели всё настолько плохо? А как же боевые приёмы? Это же тоже магия.

— Боевые приёмы посланы нам предками, — горько ухмыльнулся Дориан. — Как они могут быть магией? Всё дело в том, что приравнивать к волшебству. Бардов, например, магами у нас не считают.

— И что сделал твой отец, когда узнал, что ты способен колдовать.

— Не поверишь, но он даже нанял мне учителя. Старик Кнуд тоже кое-чего показал. Отец был вполне адекватен, по крайней мере, когда был трезв.

— Вот только трезв он был крайне редко, — перебила брата Фрида.

— Но сейчас ты не выглядишь слабым? Да и мечом ты махать умеешь великолепно. Я же сама видела, — никак не унималась Лили.

— По сравнению с тем, что мог отец, это лишь крупицы. К тому же, я думаю, что в детстве моё развитие тормозила сила Обсидиана, пока тело привыкало к нему.

— Опять этот Обсидиан! — процедила Фрида. — Он мне напоминает злых духов, которыми нас в детстве пугала бабка. Скажи честно, когда ты понял, что он есть?

— Лет с трёх, наверное…

— И ничего никому не сказал? — Фрида вытаращила глаза на брата.

— А чего я должен был сказать? Папа, у меня в голове сидит воображаемый друг?

— Мда… Не самый лучший вариант, — тихо сказала Фрида.

— Можешь представить моё состояние? Я лет до пятнадцати думал, что чокнутый.

— Слушайте, по вашим историям прямо балладу писать можно!

— Только полудемонессу включить ещё в герои, и тогда мировое признание не обойдёт пьесу стороной, — съязвила Фрида.

Когда вернулась Каишь, она застала абсолютную тишину и приключенцев устроившихся по разным углам.