Эх, Зурбэн. Мой рыцарь в сияющем авто. Прости меня, дуру. Надеюсь, не свидимся больше. Стыдно очень.

И пока я предавалась мукам стыда, мы просачивались в нескончаемой пробке к месту вкушения яств. Это оказался ресторан с громким названием "Прогулка в облаках". Символично, учитывая его расположение на верхнем этаже высотки.

Панорамные окна, головокружительный вид. Вероятно, я не смогла скрыть свой восторг, так как Самородов отказался от випных мест и попросил подать блюда к столику у самого большого окна.

— Очень красиво, — я не могла оторваться от созерцания города. Внизу бурлила жизнь лилипутов. Со своими радостями, болями и проблемами.

Я вернулась с облаков на землю обетованную, повернулась к Самородову, внимательно меня изучавшему в этот момент.

— Я знаю зачем мы здесь, Александр Дмитриевич. И прежде, чем вы что-либо скажете, я хочу озвучить свое окончательное решение. Я увольняюсь. По собственному желанию.

Фух, сказала. Все, гора с плеч. Сейчас он встанет, поцокает языком, скажет что такие надежды на меня возлагал, а я…

— Мила эээ Константиновна, давайте покушаем. Дела подождут. Здесь подают отличную форель, — и пока я пыталась прийти в себя от Милы Константиновны, Самородов сделал заказ из нескольких блюд. Мои слова о разгрузочных днях и интервальном голодании не услышал даже официант. Или сделал вид.

Мысленно подбила все сегодняшние траты, выяснилось, что на форель то может и хватит. А вот все остальное точно мимо кассы.

Нам принесли блюда. Я в нерешительности застыла над тарелкой, надеясь, что слюна еще не потекла по брюлям, которые вчера ночью упорно качала.

— Кушайте, Мила Константиновна.

И такой прищур голубых глаз.

Так, стопэ, вот этого еще мне не хватало. Глаза как глаза, нос как нос, ну подбородок с ямочкой, дак таких вон, поди пол мира. Волосы соломенные, фигура, все при нем. А я вся при себе. И нечего тут слюни на форель плескать.

Приступила к еде. Интервальное голодание проиграло неравную схватку с тающей во рту рыбой.

Нам открыли бутылку белого вина. Отличное сочетание, и вот я уже поглощаю свой второй бокал.

Разговор как-то сам принял плавно текущий ритм. Как оказалось, у нас очень много общих тем. Мы вспомнили, как жили по соседству. Мои детские проказы.

И опять эти глаза. Нет, это определенно вино и головокружительная высота над уровнем моря.

— Помню, как замуж за меня собиралась, — улыбнулся мне Самородов.

— Может, так и следовало поступить, — не сразу поняла, что ляпнула это вслух. Неудобненько. Быстро повернула беседу в другое русло. — Про меня вы все знаете, теперь, для соблюдения баланса, расскажите про себя?

— Судя по тому, что ты ко мне до сих пор на вы, не знаю, могу ли душу чужому человеку раскрывать.

Опять хитрый взгляд, улыбка во все тридцать два, а мою руку холодит третий бокал белого вина.

— Расскажешь?

— Купи-продай.

— Что? — не поняла я.

— Все мои отношения строились по принципу: я за тебя плачу, я тебя и танцую. Понимаю, что звучит грубо, но это так.

Я ненароком перевела взгляд на стол, оглядывая все яства. Это ж на сколько тут меня натанцевать надо?

— Мила, к тебе это не имеет никакого отношения, — сказал Самородов. Вероятно, все было написано на моем лице, раз он без каких-либо слов это понял. — Это были женщины другого, хмм, жизненного устоя. Мое общество требовалось не так сильно, как мои деньги. Да и меня это устраивало всегда.

— А как же дети?

— А детей у меня аж сто двадцать восемь.

— СКОЛЬКО!!!???

Александр засмеялся, подливая в наши бокалы вина. Заказал еще одну. Ой ой.

— Мила Константиновна, вы же сами ежемесячно переводите моим детям определенную сумму денег. Моя новая жизнь, помните?

Да, это был детский дом. Я знала, что Землестрой является активным спонсором. В благотворительный фонд каждый месяц отчислялась энная сумма денег. Только я и предположить не могла, что Самородов лично принимает участие в жизни детей сиротского приюта.

— У нас в эту субботу планируется небольшое мероприятие, приглашаю. Придешь?

Готова ли? Смогу ли? Нет, нет и нет. Глубоко захороненная боль знакомо поскребла меня в самое сердце. Предательские слезы уже подкатывали к глазам. Старалась незаметно проморгаться, но уже чувствовала, что бесполезно. Первая слезинка потянулась по щеке, за ней побежали ее подруги, в надежде догнать потерянную боевую еденицу.