Я скривилась. Честно говоря, Танаску и с первым-тo шедевром надоел изрядно, а если он вознамерится зачитывать отрывки из нового, то точно доведет окружающих до белого каления. Пожалуй, преступники добились неожиданного, нo эффектного результата: я бы приравняла опусы Тревора к оружию массового поражения.

— Превосходство мужчин над женщинами заложено генетически, — распалялся прозаик. Булочка вылетела из его руки и упала на траву. — Поэтому тенденции последних столетий я нахожу пугающими. Грядет мировая катастрофа!

«Да-да, все беды от женщин», — мысленно съязвила я. Близнецы слушали завывания Танаску с хмурыми лицами. Наверное, своеобразный кодекс чести ран-де-ранцев запрещал им применять силу к скитавшемуся несколько дней по лесу бедолаге, не то ожидало бы Тревора очередное незапланированное купание. Алия ввинтилась поближе к писателю и пропела:

— Тревор, принести кофе?

Он благосклонно взглянул на шаманку и кивнул:

— Да, не откажусь от чашечки.

— Бедненький, — просюсюкала Алия. — Наверное, изголодался в лесу, да? И чем только питался?

Однако разведчица не промах, вон как ловко выпытывает. Хотя и отмела утром мои подозрения насчет Танаску, но все равно проверяет.

— А я захватил консервы с «Восхода», — бесхитростно признался тот. — Голод — не лучший спутник гения.

Оказывается, далеко в лес Тревор не забредал. Прошел немногим более получаса и наткнулся на небольшое озерцо, судя по описанию, не имевшее ничего общего с тем, в котором едва не утонули мы с альфом. Никаких водопадов и буйной тропической растительности, нет, прозрачный чистый лесной водоем, неглубокий, с прохладной вкусной водой.

— Я не собирался ее пить, — разглагольствовал Тревор. — Это негигиенично, в конце концов, я забочусь о своем здоровье. Но захватить с собой питьевой воды не догадался, а днем меня начала мучить жажда. Вот и пришлось рискнуть.

Вечером же прозаика принялся терзать голод, поэтому он прокрался обратно на съемочную площадку, залез на корабль и утащил продукты. Поскольку прикрепленная к нему камера перестала работать ещё прошлой ночью, визит остался незамеченным.

Удаляться от жилья Танаску побаивался, вертелся поблизости. Лесная чащоба пугала его, поэтому дальше знакомого озерца он не заходил, да и туда добредал лишь потому, что путь уже был ему знаком. Он и сам дивился собственной смелости в ночь ухода.

— Это все влияние вдохновения, — с горящими глазами уверял нас прозаик. — Конечно, вам не понять, что чувствует творец, когда к нему снисходит Муза. Я не мог думать ни о чем, кроме одного: остаться наедине со своими мыслями и отдаться творческим порывам.

Я с сомнением покосилась на Ральфа: что он думает об этом чудном спиче? Капитан каким-то непостижимым образом почувствовал мой взгляд, повернулся и одними губами произнес:

— Не врет.

Я покрутила пальцем у виска: мол, тогда у Танаску затмение разума, или же, если говорить по — простому, крыша съехала? Ральф качнул головой: нет. Наша коротенькая пантомима осталась незамеченной: все внимание перетянул на себя Тревор.

— Моя новая книга взорвет литературное сообщество! — пафосно вещал он. — Вот увидите, она поразит галактику.

— Но тебя искали! — выкрикнула Эмма. — Разве ты не слышал?

— Попрошу, — брюзгливо процедил Танаску, который пропустил перемены в общении и всеобщий переход на «ты», — попрошу обращаться ко мне вежливо.

Эмма раздраженно дернула плечом.

— Да какая разница! Мы все переживали, Ральф экспедицию организовал, а ты… вы были где-то неподалеку. Не слышали, что ли, как вас зовут? Не видели, что ищут?

Танаску стушевался, но быстро взял себя в руки.

— Я не хотел, чтобы спугнули мое вдохновение!

— Так он специально! — ахнула Эмма. — Спрятался небось?

— Почему тогда вернулся? — вступила молчавшая до сих пор Макси.

— Да все украденное слопал, вот и притащился обратно!

Танаску побагровел.

— Я ничего не крал! Между прочим, съестное принадлежит и мне в том числе. Продукты общие!

Все разом заговорили, перебивая друг друга. Над лугом повис гул, из которого я улавливала только отдельные слова и выкрики. Сай довольно улыбался, видимо, предвкушая драку: несмотря на печальные обстоятельства, он оставался в первую очередь режиссером. Близнецы отошли на пару шагов, зато Макси сунулась поближе к Тревору и уже потрясала перед его лицом плотно сжатым кулачком. Всеобщую шумиху перекрыл голос Ральфа:

— Тревор, зачем вы подсунули нам шарф?

— И точно! — воскликнула Эмма, подпрыгнув на месте. — Шарф! Как мы про него забыли. Этот тип просто издевался над нами!

С Танаску произошла удивительнейшая метаморфоза. Вся напыщенность разом с него слетела, глаза забегали, на скулах вспыхнули алые пятна румянца.

— Шарф? — переспросил он. — Какой шарф?

— Шелковый, — любезно ответил Ральф. — Полосатый. Алый с золотом. От Симона афаэля. Вот точную цену не назову.

Для меня уже то, что он знал имя Симона, прозвучало откровением: как по мне, так капитан совсем не походил на мужчину, интересующегося модными тенденциями и знакомого с последними коллекциями. Его собственная одежда стоила недешево, но все вещи можно было отнести либо к классике, либо к спортивному стилю. Симон Рафаэль же творил для мужчин совсем иного склада. «Нестандартные вещи для тех, кто может себе это позволить» — вот его девиз. Среди моих многочисленных знакомых его поклонников не водилось, даже Тарог отзывался о коллекциях Симона не слишком одобрительно. «Дорогущая вульгарщина», — цедил он обыкновенно сквозь зубы, стоило ему увидать очередной рекламный ролик. Оно и понятно: цены модельер выставлял такие, что впору в обморок упасть, а вещи его производства отличались яркими крикливыми расцветками и весьма смелым кроем.