– Ну, что у нас нового, Эрдер? – сразу же понял, что перепутал имя секретаря. Коннор опять ругается в чипе. Ничего он, Гарри возьмет себя в руки. Уже взял.

– Ты, кажется, решил переименовать нашего верного секретаря, дорогой? – усмехнулась Элла.

Кауфман благодарен ей. Хорошо, что именно она работает с ним. (Не сообразил сейчас, что больше, собственно, некому.) У нее отличная реакция.

– Как будет угодно Господину Президенту, – расплылся в улыбке секретарь.

– Так как говоришь, я тебя обычно называю? – Кауфман нашел нужный тон. Всё, вошел в образ. Дальше будет проще. Это он не только себе, но и Коннору в своей голове.

– Ослом, с вашего позволения, – сладкая улыбка секретаря.

– И что же, вас, … тебя это, Эвви подбирает слово, – не беспокоит?

Коннор неистовствует, ругается в ее голове. Зачем она лезет? Зачем?

– Господин Президент обладает даром исключительно глубоко проникать в суть вещей, предметов и явлений. И это не только не может, как вы изволили выразиться, «беспокоить» его подданных, но и должно их радовать и восхищать, – секретарь позволил себе несколько менторский тон. Дочь Президента только еще приступает к исполнению своих обязанностей и ее придется еще долго и терпеливо учить, как это обычно и бывает.

– Напомни-ка мне любезный, сегодняшнее расписание, – Кауфман чувствует, у него получается. У него пошло.

Секретарю не по себе от непривычного обращения. Значит. Все-таки будут юродства?

Коннор выругался и плюнул в микрочипе.

– В восемнадцать ноль-ноль душевная встреча с народом, – торжественно оглашает секретарь, – в двадцать ноль-ноль поздний чай с другом детства. В двадцать два ноль- ноль…

– Так! Всё, что после чая, после друга детства, в смысле, – Кауфман отметил, что уже начинает, пытается острить. Значит, уже чуть расслабился, привыкает. – Всё отменяется до особого распоряжения. Понял?

Секретарь всем телом показал, что понял.

Кажется, Коннор прав, с «новым стилем» придется пока что обождать.

– Да! И вызови-ка мне Глотика, будто случайно вспомнил. – Тоже на восемь. Нет, лучше на полвосьмого.

Секретарь понял, юродств не будет. Будет обычная пыточная рутина.

– И еще… э… Орбор, – Кауфман не сумел сказать ему «осел». Нет, пусть все-таки привыкает к «новому стилю». Скоро все здесь будет по-новому. И он добьется даже от этого осла-Орбора человеческого достоинства. – Прими таблетку от головной боли. А лучше две, хорошо? И на ночь еще одну. Такое состояние неприятно, но неопасно. – Кауфман протягивает ему пузырек с лекарством.

Секретарь, прижимая пузырек к груди, кланяется и пятится задом к дверям. «Он всё знает! И про головную боль, и про минутное забытье!» Внутри у секретаря что-то лопнуло. Оборвалось – разом, всей тяжестью, не продохнуть. В приемной он повалился на свой стул. «Да, успел сесть на стул», – последнее, что зафиксировал мозг.

– Ну вот, получилось, – радость Кауфмана была не без самоиронии.

Он откинулся на спинку трона и сладко потянулся, совсем как какой-нибудь менеджер или офисный клерк в своем кресле.

– Странно, что Коннор молчит, – Кауфман показывает пальцем на то место в своей голове, куда вмонтирован чип.

– Других дел у него нет, что ли, – заворчала Элла. Точнее, прикинулась ворчащей.

– Скоро уже шесть, – сказала Эвви.

– Да, да, «душевная встреча с народом», – кивнул Кауфман.

«Душевная встреча с народом» случается в Летрии всякий раз перед выборами. Господин Президент всякий раз говорит, что устал. Утомился от бремени власти и не уверен, стоит ли продолжать. А народ уверен. И народ настаивает. И ладно, если бы только умолял – в последнее время требует, принуждает своего Президента. Это и есть чистота демократии. А не то «институциональное лицемерие», что процветает в других странах. Господин Президент к полнейшему восторгу своих приближенных всегда говорил «институциАНАЛЬНОЕ». Бедному Кауфману пришлось заучивать наизусть все его шуточки.

Самое неприятное в «душевной встрече», что Кауфман будет один. Без Эллы и Эвви. Верховный жрец считает, что народ подсознательно будет ревновать любимого Президента к жене и дочери. ( Его Высокопервосвятейшество психолог по первому своему диплому). И, при всем преклонении перед Женой и Дочерью, в такие судьбоносные моменты народ не хочет делить Своего Президента ни с кем.

Они включили экран (у них камеры в Главном зале приемов), да, конечно, Кауфман давно уже выучил по фотографиям всех этих министров, жрецов, банкиров, сенаторов, всадников, председателей правлений госкорпораций, но повторить не мешало бы.

– А вот этого раньше не было, – Элла показывает на фигурку в мониторе.

– Сейчас посмотрим, – Кауфман открывает «базу данных» в своем компьютере. – Так, так, так… Ну вот, пожалуйста. Вольноотпущенник. Уже миллиардер, владелец…

– Господин Президент, – дверь открыл секретарь, все еще бледный, покрытый потом, – Пора.

Громадный, совершенно чудовищных размеров зал. Взревевшая от счастья при его появлении толпа. Микрофоны, телекамеры. Хорошо, хоть Коннор на связи.