Не хочу спорить на эту тему, но смолчать не могу.

– Он хотел, чтобы я сделала аборт. По-твоему, ему есть дело до собственного ребенка?

– Возможно, он изменился, - предполагает мама авторитетным тоном.

– Ха, - насмешка прорывается истерическим смешком, - скорее ад заледенеет.

Но она произносит:

– Последние два месяца он живет с какой-то приезжей. Она недавно появилась в городе... Ходят слухи, что у них все серьезно.

Уведомив меня на сей счет, мама, я вижу это, следит за моей реакцией, и я рада, что подобная новость больше не способна сделать мне больно.

– Желаю им счастья, - отзываюсь невозмутимым голосом, кажется, по-настоящему удивив этим родительницу.

Злость на сбежавшую Катастрофу не давала мне рационально мыслить: вместо радости от свершившегося избавления я бесился и неистовствовал, словно сам черт в меня вселился. Сначала громил свою комнату, заглушая физической болью боль душевную, потом наливался джином и дымил, словно паровоз - как бы восполняя период вынужденного воздержания - а потом позвонил Франческе...

Это казалось верным решением: заменить одну «грелку» другой. Что здесь такого? В конце концов, в Эмили не было ничего особенного: бесило сама мысль о ее бессовестном бегстве, не отмеченном даже банальным «спасибо». А ведь я из-за нее претерпел множество неудобств: потерял квартиру в Мюнхене, к примеру, пошел на уступки Адриану... Почти бросил курить, идиот.

– Проходи.
– Франческа встречает меня полуобнаженной, с распущенными волосами -именно такой она и нравилась мне когда-то - и сразу же вцепляется пальцами в края моей футболки.
– Снимай. Не станем терять время!

В большом напольном зеркале я вижу свое полное отражение: футболка на мне та самая, с синими пятнами от маскарадной краски. После стирки они не сошли полностью, однако я все равно надел именно ее этим утром.

– Ну, чего ты застыл? Поднимай руки, - понуждает меня Франческа в нетерпеливом ожидании, и я повинуюсь... Позволяю ей стянуть злополучную футболку и швырнуть ее на пол измятым комком. Измятым сине-белым комком... Именно на него я и глазею все время, пока итальянка трудится над моим телом, проявляя чудеса изобретательности.

– Что с тобой?
– в конце концов не выдерживает она, с недовольным видом впиваясь пальцами в мои щеки и слегка их сжимая.
– Ты пьяный или обкуренный? Прежде ничто не мешало твоей эрекции, нынче же...
– Она кривит губы.
– Ты как вареная морковка... Либо возвращайся из того места, где ты сейчас находишься, либо... убирайся прочь, - зло кидает она, запахиваясь в прозрачный пеньюар.

Я встаю и поднимаю с пола футболку...

– Гонишь? А прежде, помнится, в любви признавалась.
– Не могу сдержать язвительности...
– Быстро же ты разлюбила.

– Прежде у тебя было, что мне предложить, - парирует женщина, кивком головы указывая на мой явно невыдающийся показатель мужественности. И шипит: - Трудно любить импотента.

Ее слова меня задевают, берут, так сказать, за живое.

– А ты не думала, что дело в тебе?
– отбиваю брошенное в лицо оскорбление, получая удовольствие от внезапно посеревшего лица итальянки.
– Пару дней назад... другая женщина... была вполне мной довольна. Да я и сам был доволен собой...

Франческа вскакивает с дивана, замахивается и почти готовится залепить мне смачную пощечину, правда, я оказываюсь проворнее и перехватываю ее руку прежде, чем это происходит.

– Вот и шел бы тогда к этой другой, - цедит она сквозь стиснутые зубы.
– Зачем явился сюда, чертов ублюдок?!

Я с презрением откидываю ее руку, даже обтираю ладонь о футболку, словно само ее прикосновение измарало меня. А потом произношу:

– Да вот хотел сделать доброе дело...
– пожимаю плечами, - потешить твое дряблое тельце, а не вышло... Не возбуждаешь ты меня больше!
– И повторяю: - Не возбуждаешь.

Итальянка вскрикивает так пронзительно, словно я ее ударил, подхватывает с пола туфлю на высоком каблуке и несется в мою сторону с мстительным блеском в глазах... Мне только и остается, что подхватить на бегу оставшуюся одежду и выскочить за дверь, спасаясь от разъяренной фурии в ее лице. К тому же вооруженной опасным «оружием»...

– Я убью тебя, Юлиан Рупперт!
– вопит она с верхней ступеньки лестницы, пока я одеваюсь двумя пролетами ниже.
– Разорву твое тело на мелкие кусочки и скормлю его воронам. Оторву твой маленький член и...
– она замолкает, должно быть вспугнутая хлопнувшей выше дверью.

Узнать, что она собиралась сделать с моим далеко немаленьким дружком, мне так и не удается, потому что я выхожу из подъезда под слепящее весеннее солнце и впервые по -настоящему улыбаюсь. Эта словесная баталия приятно меня раззадорила... Жаль, нельзя рассказать о ней Катастрофе - ей бы понравилось. Почему-то я в этом уверен...