Я — Тень, госпожа Никто

Когда сойдутся две темноты,

Начнётся рассвет…

А потом…»

Больше она на своей страничке ничего не писала, это стало ее последним сообщением. Так вышло, что тень поглотила свою госпожу в самое тёмное время ночи, ещё до наступления рассвета. Именно после этого недоговоренного «А потом…» резко, бурной волной начинаются посты соболезнования и слова сочувствия.

Первые из них — ночные, время публикации — час сорок. Даже не утро. Едва ли не момент трагедии, если не ошибаюсь. Снова смотрю в монитор немигающим взглядом, пытаясь понять, возможно ли такое, чтобы и тут сработало вечное соревнование — кто первый оставит комент? В тот самый момент, когда вся школа паниковала и рыдала, не желая верить в произошедшее, кто-то очень расчётливый быстро запостил фразу, видимо, с отсылкой к последним словам Виолы: «Ну раз так, то держи лайк! RIP!»

И дальше, как по цепочке — но с пятиминутным опозданием, бесконечные «RIP!», «Пока навсегда!» и даже один «Вот ты дура! RIP!» И, ожидаемо «Седьмой!» «Пятнадцатый!» — да, они таки считают, кто и когда успел отметиться, — и «Да вы задолбали, придурки, тут человек умер! Какая разница кто какой?»

Нет, ну хорошо, что об этом еще кто-то задумывается.

— Это что? У них флешмоб какой-то — отлайкать ее последние фотки? — интересуюсь я у Эмель, сжавшейся на своём месте, пока я изучаю эти записи.

— Ну, типа да… — негромко откашливается она. — Виола же хотела тысячу лайков. Вот ребята и пытаются дать ей их.

Громко вздыхаю от этого странного почитания памяти. Сама от себя не ожидала, что будет так тяжело копать эту тему. Вся эта интернет-скорбь, общий порыв сделать популярнее фото Виолы и тем самым уважить последнее ее желание… Как-то это дико, хоть и чувствуется, что от души. Молодое поколение, живущее рядом с нами, кажущееся на первый взгляд таким привычным и безобидным, на самом деле совсем другое. Их главная реальность пролегает уже по ту сторону монитора. И правила, действующие там, вызывают во мне оторопь, вплоть до озноба.

— Слушай, давай я ещё кофе закажу, — предлагаю Эмельке. — И тортик. Без тортика тут никак не обойдёшься.

— Хорошо, — радостно кивает она. — Спасибо, теть Поль.

— Это тебе спасибо. Сидишь тут со мной, вместо того, чтобы на пляже с девчонками загорать. Все потому что я тебя захватила, и мне нужны твои странички, — улыбаясь, я с благодарностью пожимаю ее руку.

— Да никто меня не звал на пляж, — снова опуская глаза, отвечает Эмель, и я понимаю, что ее ссора с подружками все еще не окончена. — А если надо просто страничка с подпиской, то у меня есть ещё две. Ну такие, фейковые. Могу дать на время, если надо.

— То есть? — едва привстав, чтобы сделать Дэну новый заказ, я опускаюсь назад в плетёное кресло. — Конечно надо, конечно же! Но только… зачем тебе фейки?

— Да у каждого нормального человека есть фейковая страничка. Чтобы висеть в онлайне, а друзья тебя не видели, — убежденно заявляет она. — Это же прикольно, теть Поль. Все думают, что ты чем-то занята, а ты за ними с другого акка наблюдаешь.

— А что толку, Эмель? — нет, я никогда не пойму этих выросших детей. — Среди моих знакомых фейковые странички ведут только женатые бабники, чтобы клеить телочек в сети и региться на сайтах знакомств тайком от жён. Вам-то что скрывать, господи!

— Ну, всем есть что скрывать, — тихо смеётся Эмелька. — Например, говоришь подружке, что ты готовишься к тесту и мама интернет отключила, а сама чатишься с другого акка с ней же под видом какого-то пацана.

— Эмель! — негодующе восклицаю я в то время как сама еле сдерживаю смех. — Вот вы чудите! Зачем издеваться над подружкой? — и в то же время вдруг вспоминаю, как мы с ее матерью писали письма от несуществующего поклонника (обязательно из технаря, чтоб постарше был, и посолиднее, настаивала Наташка) и подбрасывали в почтовый ящик первой зубрилке класса, презрительно фыркавшей на нас из-за интереса к дискотекам и коротким юбкам. И утверждавшей, что все пацаны дураки, и интересоваться ими могут только дуры. А вот каждое письмо от «студента технаря» она хранила в школьном дневнике, тайком перечитывая на переменах, а после пустила слух, что у неё теперь есть самый крутой парень в мире, старшак, и по школьным дискотекам он все равно не ходит.

Мы с Наташкой, едва не срываясь на хохот, слушали ее увлекательные рассказы о том, как вчера он водил ее по ресторанам и кафе, и обещал ждать, пока она выучится на красный диплом, ещё и замуж позвал.

Странно, но сейчас бы я такого не выкинула даже с очень раздражающим меня человеком. Тинейджерство, все-таки очень странный период, когда по фану прокатит все, лишь бы было нескучно. О более серьёзных последствиях начинаешь задумываться гораздо позже, не прекращая удивляться своим поступкам в прошлом.

— Да никто не издевается, теть Поль, — поворачивая макбук к себе, Эмелька щёлкает кнопками на клавиатуре, выводя на экран второй профиль, с аватаркой неожиданно парня-подростка — типичное лицо из тех, какие любят использовать для рекламы зубной пасты или молодёжной одежды. Смазливое, но безликое. Неотличимое от сотни таких же лиц. Снимок явно стоковый, этот красавчик точно так же красуется на сотнях других страничек, а еще — на полках канцелярских магазинов как лицо в фоторамке.

— Сэм Петров? — читаю я имя в шапке профиля. — Сэм Петров, Эмель?