Я только рассеянно киваю головой и достаю, ставя на стол, чашки, остатки печенья, купленного Вэлом, сливки и бутылку виски — чувствую, без него я не протяну даже эти тридцать минут.

— Садись, — приглашающим жестом указываю на стул напротив, но Кристина не спешит воспользоваться моим предложением. Вместо этого, вытирая руки бумажным полотенцем, она проходит к бескаркасному дивану, на котором спит Вэл, напротив которого возвышается главный шедевр этого интерьера — концептуальная инсталляция с козлом Антошкой, ночами все еще наводящая ужас на своего творца

— Прикольная картина, — говорит она, кивая в сторону стены. — А сфоткать можно? Я тоже рисую, хочу взять как реф. Может, когда-нибудь придумаю что-то такое же гениальное как ваш Донцов. Он же себя гением считает, да, Полина Александровна? Почему вы его не чморите за самовлюблённость? Почему другим можно то, что мне нельзя? Почему им все прощается, а мне — нет?

Со вздохом наливаю себе виски на самое дно стакана и опустошаю его одним махом. Господи, как же с ней тяжело. Как будто тащишь на плечах тяжеленный кусок скалы.

— Не знаю Кристина, — честно признаюсь я. — Считай это своим талантом. Еще одним.

Я могла бы пуститься в долгие объяснения, почему она ухитряется даже самыми незначительными оплошностями вызывать в людях только раздражение и неприязнь, но прекрасно понимаю, что ей это неинтересно. И все ее вопросы звучат как обвинение, а не желание узнать правду.

Тем не менее, в следующую секунду она задаёт мне реальный вопрос, без желания встать в позу.

— Так сфоткать это дело можно? Вы не против?

— Да фотографируй, если хочешь. Вэлу только приятно будет, даже если сделаешь полную копию. Он все равно считает, что его фирменный стиль никто не в состоянии подделать. И многие с ним согласны.

— Ну да, ну да. Стиль, — повторяет за мной Кристина, быстро щёлкая на камеру смартфона Антошку, как настоящую звезду. — А прикольно смотрится — черепа, банки-жестянки. Можно подумать, что это сатанинский алтарь какой-то, — добавляет она, прекращая фотографировать, но не спеша прятать смартфон обратно в карман. — Серьезно, Полина Александровна. Вы что, сатанистка?

Вот те на. Вот и вывод прогрессивной и развитой молодой блогерши — один в один она повторяет слова Наташки, чьи взгляды, уверена, она считает давно устаревшими.

Не могу сдержаться и громко смеюсь над таким предположением.

— Конечно же, Кристина, так и есть! Вот ты меня и рассекретила! Только этим и занимаюсь — заговорами, наговорами и проклятиями. А еще — пью кровь невинных младенцев и бегаю голой под Луной на промзоне. Иначе, как бы мне удалось быстро освоиться тут, еще и привлечь так много людей на сегодняшнюю акцию? Только колдовство и князь тьмы! Он, кстати, будет мне благодарен за сегодняшнее. Я привела ему целую толпу новых адептов.

Продолжая посмеиваться, снова доливаю себе виски в стакан. Ох, быстрее бы мы с ней закончили. Мое полутрезвое терпение себя практически исчерпало.

— Ясно. Все с вами понятно, Полина Александровна, — Крис с довольной улыбкой садится на предложенное ей место и, убрав, телефон, добавляет что-то совершенно несусветное. — Что ж, вы сами признались, никто вас за язык не тянул.

— Только не говори, что ты как и все в этом городе, веришь в проклятия и заговоры, — чувствуя приятное тепло, разливающееся внутри от нескольких глотков виски, снимаю закипевший чайник с подставки и заливаю горячей водой два пакетика в чашках.

— Не важно, во что верю я. Важно, во что верят люди.

— Угу, да. Конечно, люди. На мнение которых тебе абсолютно плевать. Что они могут понимать, ограниченные людишки. Ты же у нас самая умная, только твоё мнение имеет значение.

— Как вы точно сказали, Полина Александровна. Только обо мне или о себе? Ведь вы тоже считаете себя умнее других и позволяете себе то, чего остальные делать не могут, — сарказм от ее замечания перекрывает жест, которым Крис придвигает к себе чашку, и как-то осторожно, с детской беззащитностью накрывает ее ладонями, грея их о стекло. И я в очередной раз думаю — какой бы была эта девочка, по сути, едва успевший повзрослеть ребенок, если бы ее жизнь сложилась по-другому? Если бы ее любили и не обделяли вниманием с самого детства? Могла бы она давать любовь в ответ, или эта ее глубокая пустота внутри — врожденная и на всю жизнь?

— Еще немного, Крис, и я подумаю, что ты решила со мной задружить, — поднимая ладонь над паром, исходящим от моей чашки, я поигрываю пальцами с дымом, извивающимся в причудливые узоры. — Иначе, с чего бы ты так настойчиво подчеркиваешь сходство между нами?

— Не знаю, Полина Александровна. Может, мы и в самом деле с вами похожи — только я отличие от вас не такая эгоистка. И не думаю, что вправе вмешиваться и менять жизнь людей, сделав охуительно тупые выводы об их отношениях и возомнив себя полицией нравов.