— Ты не поддержала ее тогда.

— Она сама должна была увидеть, чего стоит эта тупая любовь, когда ты все время хорошая! Она должна была понять, что ей не прощает ошибки никто! Что или закрывают глаза, или тупо хейтят! Она должна была сама во всем убедиться!

— Нет. Я никогда с тобой не соглашусь в этом, — в сознании внезапно наступает кристальная ясность и все сомнения испаряются. Кажется, даже алкогольные пары выветриваются вместе с последними колебаниями. — Ты слишком много на себя берёшь, прикрываясь тем, что Виола тебе небезразлична. Ни любовь, ни привязанность не дают никому права решать за другого, как ему жить, на кого полагаться, кого считать друзьями, а кого — врагами. Все, в чем я убедилась сейчас, пока мы говорили — ты веришь в то, что говоришь. Но это не оправдывает того, что ты сделала. Любовь не проводит через все говно на свете в воспитательных целях. Это абьюз чистой воды, Кристина. Ты относилась к Виоле как агрессор к жертве. Любимой, но жертве.

— Я не была агрессором! И еще неизвестно кто из нас был жертвой!

Вижу, что ее очень задели мои слова — по щекам идут красные пятна, голос едва не срывается. Я снова попала ей по больному — по той самой мысли-подозрению, которую она гнала от себя и прятала, внушая себе то, что всегда хотела Виоле только лучшего.

— Нельзя. Решать. За кого-то. Как ему лучше. Понимаешь? Нельзя, — не повышая голос в ответ, я смотрю ей в глаза, пытаясь удержать ее внимание, не дать ей опять спрятаться с свой невидимый панцирь. Очень важно, чтобы она услышала меня. — Я не обесцениваю твои чувства. Но даже желая лучшего, ты садировала Виолу. Четко и планомерно, осознанно или нет — это не отменяет сделанного. Пусть даже с любовью, с привязанностью с твоей стороны. Но это было моральное насилие.

— Ну пиздец, Полина Александровна! Приехали! А у Ви, значит, был стокгольмский синдром, и только поэтому она мне так доверяла!

— Вполне может быть. Когда от тебя отворачивается все, кто раньше поддерживал, в одного единственного, кто говорит с тобой, ты цепляешься железной хваткой. А после начинаешь видеть в нем спасителя. Я же помню еще одну вещь, которую ты ей говорила: «Ты у меня все забрала. Ты жила моей жизнью, а теперь хочешь, чтобы я так легко это забыла?» Что-то не похоже на заботу о Виоле, а, Кристина? Ты не отпускала ее и грозилась все время быть рядом не ради нее — ради себя. Да, она была дорога тебе — но не как любимый человек, которому ты хотела дать все самое лучшее, что есть в тебе. А ради себя самой. Поэтому — спасибо за искренность… Но я не меняю своего решения.

— Вот, значит, как, Полина Александровна. Такой вывод вы сделали?

— Именно такой. Другого здесь не может быть, если рассуждать адекватно.

— Хорошо. Это ваш выбор. Я давала вам шанс решить по-другому.

— Ты давала мне шанс? Забавно звучит. Ты серьезно считает, что можешь давать или не давать мне какие-то шансы? Что у тебя есть рычаги влияния на меня?

Вместо ответа с ее стороны, меня обдаёт ледяная волна презрительного молчания. Все, раковина схлопнулась, улитка снова спряталась. И я понимаю, что больше Кристина не сделает ни малейшей попытки ни услышать меня, ни понять. Она попыталась доказать мне свою правоту, но услышать другое мнение была не готова. И вот вопрос — будет ли хоть когда-нибудь она готова слушать кого-нибудь, кроме себя?

Она продолжает сидеть напротив меня — угловатая, колючая, руки сложены на груди, крест-накрест. Закрытая поза. Застывший немигающий взгляд сквозь очки под по-детски густыми, нахмуренными бровями. Я так и не встала на ее сторону и теперь передо мной не подросток — ощетинившийся ёж.

— Ладно, Полина Александровна. Думайте и дальше, что поймали меня. Что я у вас в кулаке, а вы — самая умная. Что можете лезть в нашу жизнь и учить справедливости. Вот только передо мной притворяться не надо. Я давно вас раскусила — справедливость вам до жопы. Главное для вас — это сделать новые фоточки, выложить их в бложек и посмеяться над нами. Да только вот вам! — демонстрирует средний палец юное существо.

Отодвигая свою чашку, я больше не пытаюсь быть дружелюбной. Все, хватит. Надоело. Надоело играть в детские игры с недетским размахом. Если она считает себя взрослой, и отвечает пусть тоже — как взрослая.

— А знаешь что, Кристина? — говорю, глядя ей в глаза, которые она снова начинает старательно прятать. — Иди-ка ты нахрен со своими выводами. Повторяю — покрывать тебя я не буду. Доведение до самоубийства — это три года в колонии для несовершеннолетних. Или стоп, о чем это я? Тебе же восемнадцать через неделю, если инфа о дне рождения с твоей странички правдивая. Вот я и поздравлю тебя с вступлением во взрослую жизнь. За взрослые поступки — взрослая расплата.

— Расплата, — фыркает она, поднимаясь и с грохотом отодвигая стул. — Какие громкие слова! Ну, скажите проще — есть у меня на тебя компромат, на котором хочу круто похайпиться, а ты, Кристина, давай, пляши под мою дудку, если не хочешь, чтоб тебя охрана по кругу ещё на этапе пустила. Так нет же — опять вы передо мной выпендриваетесь. Не нужна вам никакая справедливость, в справедливость вы играете! Как и во все остальное. Даже сейчас подбираете слова поточнее и покрасивее, чтобы сделать громкий пост у себя в инсте, срубить новых подписчиков и выставить себя великим обличителем на фоне нас, моральных уродов. Да только белый плащик у вас тоже грязный. В говне у вас белый плащик.

Меня не смущает ее показная грубость после приступа откровения. Я вижу за этим обыкновенный страх и одиночество, которое мне больше не интересно разбирать и раскладывать по полочкам. Очередная умненькая и не такая девочка оказалась самой обыкновенной и несчастной такой. Я видела их слишком много, чтобы испытывать даже жалость. Теперь мне просто скучно и я с трудом подавляю зевок.

— Все, Кристина, ты свободна. Мы и так слишком долго говорили. На этом хватит. Вставай и улепётывай.

— Хорошо, Полина Александровна… — снова язвительно подчеркивая мое старшинство, обращается ко мне по имени-отчеству Крис. — Я пойду. А вы пока садитесь в своём модном лофте за свой модный макбучек и пафосно пишите о том, какое хуевое мое поколение. Это будет очень честный, а главное — непредвзятый взгляд.