— Та и я готова! — слышим мы со стороны входа еще один голос и теперь я тоже тихо вздыхаю, совсем как Артур — похоже, здесь в селе действительно все гуртом, вместе, и оказаться в тишине и покое хоть на пару минут совершенно невозможно. И хотя это Марина, которую я рада видеть гораздо больше, чем ее старшую сестру, все равно не могу избавиться от ощущения тихой, ноющей досады.

— Кто там у нас на очередь на Ляму? — подходя к нам, интересуется она. — Шо, опять в мандры? — эти ее слова касаются сестры, выводящей Актрису из загона. — Только до вечери хоть вернитесь! Я не хочу перед хозяином краснеть за то, шо ты опять Артура кудась утащила. Честное слово, с ней только поведись, — и я уже не совсем понимаю, к кому она обращается, ко мне, или к Вэлу. — Завеешься до самой ночи! Потом люлей получим все.

Очень надеюсь, что в этот раз Гордей Архипович не будет бросаться табуретками. Эта мысль волнует меня почти так же сильно как и подозрения, что же можно делать с Оляной в чистом поле, завеявшись до ночи.

— Не бойсь! Все будет путём! — беспечно обрывает сестру Оляна. — Вернёмся! Я ж от этому штриху пообещала научить кой-чему. А тут такое дело, пообещал — значит, надо делать. Ну шо, Артурку? Как в старые добрые? — и скрывается за широко открытыми дверями вместе с лошадью.

— Как в старые добрые, — улыбается Артур, выходя следом и придерживая Руслана за поводья.

Вместе с Оляной они похожи на каких-то молодых божеств, духов, воплощающих юность и сочную силу этих земель, пока мы, обычные смертные, топчущиеся в хвосте процессии вынуждены смотреть им вслед — с завистью и восхищением. И если Вэлова зависть — восторженная и чистая, как у ребёнка, глядящего на взрослых, мечтающего врасти и стать таким же, то моя — ядовито-тихая, заставляющая чувствовать себя неловкой, неуместной и лишней здесь.

Прямо как Крис, стучится вдруг в голову неожиданная мысль. Наверное, так она чувствовала себя большую часть времени, находясь рядом с более удачливыми, успешными, любимыми детьми, которых все хвалили и обожали. Я чувствую себя лишней всего лишь час, и то понимаю, что все самые худшие качества начинают шевелится во мне — а как бы я изменилась, будь это ощущение постоянным? Не желая больше думать об этой истории, ввязавшись в которую, я и так сделала все, что могла и временно закрыла ее для себя, тут же отгоняю подальше все мысли, все сравнения.

Мне просто надо собраться, перестать накручивать себя и получать удовольствие от жизни — здесь и сейчас.

— Ты ж с нами поедешь, Полина? Так? — доносится ко мне голос Марины, которой Вэл в другое ухо настойчиво повторяет, что не надо с ним нянчиться, он готов ко всему, к любому испытанию — и я понимаю, что наша прогулка станет испытанием скорее для неё, чем для Вэла.

— Наверное… Наверное, да… — понимая, что желание просто взять камеру из машины Артура и побродить по окрестностям сейчас превратится в сплошное самоедство, соглашаюсь я. Нет уж, лучше побыть в приятной компании, отвлечься на Вэловы конные подвиги, набраться от Лямы умиротворения и пофигизма, а не испортить себе настроение и стать похожей на какую-то неврастеничку.

В это самое время на конные подвиги совсем других людей подходят поглазеть те, кто находтся поблизости во дворе — похоже, это представление со своими давними традициями.

— Э-э, Артурку, от и дождался он тебя! А то буянил, страх!

— От хорошо, Русланчик хоть погуляе разом с хозяином!

— А Олянка, глянь, Олянка! Обставит она тебя, Артур, как пить дать обставит!

— И Руслан не поможет, даром шо такой борзый!

— А как же! Ты у нас он когда последний раз был? А Оляна тут кожен день, с кровати — на коня, с коня — у кровать.

Артур, вскочивший в седло легко и быстро, как будто это что-то совсем не требующее усилий, объезжает круг перед конюшней, не сводя внимательного взгляда с дразнящих его — и в этот самый момент я понимаю, зачем они это делают. Специально распаляют азарт в соперниках, чтобы обеспечить зрелище поярче и придать остроты их соревнованию.

Оляна, довольно улыбаясь, закидывает ногу в стремя и вскакивает на Актрису так же быстро и делает что-то, неуловимое, натягивая поводья — лошадь, громко фыркая протяжно ржёт и подрыгивает передними ногами, ненадолго приподнимаясь над землей.

— От же коза, — совсем рядом шепчет Марина. — Давай, приучи ее свечить, я потом на неё ни одного человека не посажу, всех скидывать будет, как Русланчик.

— А я бы сел… — зачарованность в голосе Вэла начинает внушать мне нехорошие опасения. — Даже если бы упасть пришлось — все равно бы сел. Лучше умереть красивым конником, чем жить позорам пешкарём!

Отлично. Позорным пешкарём. Откуда он только слов таких набрался?

— М-м? — Марина растеряно переводил взгляд на меня, как будто нуждается в переводе сказанного, но я пока не могу ей ответить. Мой взгляд прикован к Артуру и Оляне, делающих еще один большой круг по двору, как бы разминающихся перед разгоном — и я снова удивляюсь, как гармонично их движения сочетаются с движениями животных, как они входят в резонанс, сливаются вместе — и я вижу перед собой не всадников, а сросшихся с лошадями существ… наподобие кентавров. Невозможно понять, кто кем управляет, кто задаёт ритм — и зрелище это действительно завораживающее.

— И-и! Давай, от ворот! Оди-ин… Два… — задорно командует Оляна и тут же срывается с места до окончания счета. — Три! — на ходу со смехом выкрикивает она, за секунду до того, как Артур пускает галопом Руслана.

Куда девалась размерная вальяжность, неспешная томность, с которой они разъезжали по двору — теперь это стрелы, выпущенные из лука. Этот переход так впечатляет, что первое время я даже не слышу ободрительные выкрики и свист, которым сопровождает начало перегонов хуторской народ. Мне кажется, что это не Артур верхом, а какой-то незнакомец, слишком ловкий и прекрасный, чтобы быть человеком. В отличие от Оляны, направившую лошадь к открытым задним воротам, за которыми простираются поля до самого горизонта, он сдаёт немного влево — еще секунда, и конь и всадник перемахивают через изгородь, сокращая расстояние и сливаясь в прыжке. Крепкие мускулы лошади напрягаются так же, как и мышцы на спине и руках Артура, теперь они действительно одно целое — и красота этого момента такая невозможная, что я больше не жалею, что у меня нет с собой камеры. Это мгновение слишком настоящее и полное жизни, чтобы даже самый лучший объектив попытался уловить хотя бы часть этого волшебства.