С чего бы это? Неужели, как и все, потрясён-разочарован моей выходкой?

Ну, давай, скажи мне, что так не следует себя вести, что нужно думать и взвешивать последствия, что взрослые люди так не делают, бла-бла-бла, зло думаю я.

— Нет, не скажу, — говорит он, и я понимаю что пора зажать себе рот рукой. Это что такое? Я, вообще, понимаю, что творю? Слова вылетают изо рта будто сами по себе, сердце колотится, ещё и щеки горят — школьница Полина боится, что разочаровала мальчика, который ей нравится. Тьфу ты! Делаю еще одну глубокую затяжку, чтобы успокоиться, но дым выпускаю вбок, отворачиваясь, чтобы не понесло ему в лицо. Всё-таки, я злюсь на себя, а не на него, и не стоит задираться совсем уж по-хамски.

— Эй, Полин, ты чего? — Артур наклоняется ко мне, пристально глядя в глаза. — Ты переживаешь из-за того, что там произошло? Да забей, ну что ты как маленькая! Круто ты их по стене размазала, так и надо. Кто-то давно должен был все это сказать. И про жару, и про все остальное. И народу в зале понравилось, точно. Все мы когда-то сидели на этой сцене, давились духотой — молча. А ты взяла и сказала.

— Это я сейчас такая умная, — чувствуя, как напряжение начинает отступать, говорю я, прислушиваясь к тому, что произношу. Бесконтрольный поток слов, в который я иногда впадаю в его присутствии, начинает пугать меня, и я делаю все, чтобы вернуть себе самообладание. — А когда-то я тоже сидела там, умирала от духоты и не пикнула. Говорить то, что думаешь — это привычка, она только с годами вырабатывается.

— Ну, вот видишь, у тебя она есть. А у многих нет. И не предвидится… — на этом месте у него в кармане неожиданно дзинькает телефон, выводя Артура из состояния легкого замешательства. Оглядываясь на входные двери, он неожиданно подхватывает меня под локоть и уводит с крыльца, перешагивая через несколько ступеней сразу. — Пойдём отсюда. Не самое лучшее место, если только не хочешь, чтобы тебя нашли и присели на уши с ненужными разговорами. Или как ты там сказала? Бла-бла-бла? — он негромко смеётся.

— А ты в каком году выпускался? — спрашиваю я его, ошарашено понимая, что почти бегу, такую скорость взял Артур. Телефон бесконечно дребезжит у него в кармане — я так понимаю, это его вездесущее семейство обнаружило пропажу своего мальчика и теперь активно вызывает. Тяжело же ему живётся с таким вниманием к своей персоне, тут никаким чувством долга и старшего сына не перекроешь эту родственную истерию.

— Да неважно. Давно, — бегло отвечает он, и мы останавливаемся уже на заднем дворе школы, недалеко от стадиона, где я когда-то сдавала вечные нормативы, которыми нас задалбывал настырный физрук.

Над нами — луна с тарелку, в воздухе пахнет липой и акацией, ну на какие проблемы можно отвлекаться в такой атмосфере?

Артура, видимо, посещают те же мысли — его взгляд, совсем недавно осторожный и мягкий, теперь скользит по моему лицу так, что мои щеки начинают гореть. Плотный, ощутимый, как реальное физическое касание, он оставляет за собой невидимые следы, будто от пальцев. Никак не могу понять, что происходит, чем вызваны такие резкие перепады его настроения — не скажу, что это мне не нравится, просто… удивляет.

— Что случилось? — спрашиваю очень тихо, чувствуя, с какой силой от него исходит пульсирующее волнение.

— Ничего, — отвечает он, и быстро сунув руку в карман, сбрасывает звонок. Кажется, это один из его характерных жестов — и мне приятно, как он открыто показывает, что хочет общаться только со мной, в обход всех остальных. В то же время, я совершенно не ревнива в плане внимания. У меня у самой всегда куча дел, потому я прекрасно понимаю необходимость прерваться, поговорить, решить срочные вопросы.

— Ты можешь поговорить. Я не сахарная, подожду и не рассыпаюсь. Кроме того… — кажется, только сейчас все понимание ситуации сваливается на меня. — Черт, это все как снег на голову! Артур! Ты же должен был занят весь вечер! Так что решай свои дела, может не надо вот так вот… откровенно всех игнорировать?

— Надо. Дела подождут, это не срочно, — говорит он и жестом, становящиеся привычным, берет мои ладони и накрывает их, как всегда, обеими руками. — Так вот ты, оказывается, кто. Офигеть, Полина. Просто… офигеть.

Снова не могу понять до конца его чувства — то ли он приятно удивлён, то ли растерян до смущения, то ли то и другое. Главное, чтобы это не вызывало в нем никакого негатива. Я не смогу себя изменить и отказаться от своих привычек. Мне очень хотелось бы нравиться ему именно такой, без ненужной ретуши и необходимости прогибаться. Потому что делать этого я точно не буду.

— Ты же и так обо мне почти все знал, — осторожно говорю я. — Чем я занимаюсь, и что я здесь временно в гостях. Что тебя так удивило?