Нити игривым соблазном обвили запястья, уходя по коже, вливаясь в кровь, устремившись к груди. Хьярт пронзило. Только не болью, как это было раньше, а восторгом, заставляя замирать в предчувствии наслаждения.

Он ощутил стихию во всем ее разнообразии и великолепии — каплю за каплей. Тихий шелест ночного прибоя и умиротворенный шум моря, просыпающегося под восходящими лучами Таллы. Рев водопадов и мерное урчание рек. Утреннюю песнь рос и вечный покой застывшего льда. Ярость штормов и разрушающее всесилие волн. Величие гроз и глухую дробь дождя по мокрой земле.

Появившийся из неоткуда маленького язычка пламени, бесстрашно ринулся в неравный бой, рискуя навсегда сгинуть в бескрайнем царстве воды. Капли возмущенно зашипели и накинулись на незваного гостя. Это напомнило, что в мире есть не только вода. Человек вздрогнул. Огонек встрепенулся и потянулся к нему. Стена вспыхнувшего пламени окружила, постепенно превращаясь в узкий горящий мост, который раскинулся у его ног, предлагая следовать по нему. Все еще находясь в плену стихии, он нерешительно поднял ногу и ступил на зыбкий путь …

…Олайя бесстрашно стояла на самом краю пропасти, обнимая его, не давая сделать последний шаг.

— Не уходи, не уходи, не уходи, — шептали губы девушки, прикасаясь к его лицу.

Димостэнис медленно открыл глаза. Все вокруг было в серебре. Искры плясали на золотых волосах, цеплялись за одежду, руки, обвивали их тела, заворачивая в серебристый кокон.

Хьярт скрутило болью. Олайя подняла руку, положила ему на грудь, успокаивая.

— Ты вернулся? — она подняла мокрое лицо. Вряд ли виной тому были лишь брызги, долетавшие до них от водопада.

Он неуверенно кивнул. Говорить пока было тяжело. В глазах все еще стояло бескрайнее синее пространство, а в ушах хрустальный звон капель.

Дим поднял руки, обнимая девушку, делая несколько шагов назад от бездны.

— Ты — смелая, — прошептал он, — впрочем, вряд ли ангелы могут быть другими. Я же был прав — ты мой ангел?

Она смотрела, не отрываясь, искренним глубоким взглядом.

— Это слишком много.

— Это мне решать.

Димостэнис уже несколько сэтов сидел на берегу озера, ожидая Олайю. Уходящая Талла окрасила склоны скал серебристым блеском. Прошлая ночь превратилась в сплошную мешанину обрывков и образов. Водопад, стихия, слияние, серебро, затапливающее все вокруг, сладостные объятия, жадные поцелуи, рыжие пряди на его лице.

— Пора. Мне пора, — попытки освободиться от него. Умоляющий шепот: — отпусти меня сейчас…

Маленький ярх, уносящий его ангела. Мир вдруг ставшим пустым. И острое понимание того, что так будет всегда, если ее нет рядом.

Прошедший день обернулся пыткой, где он никак не мог справиться с одуряющим водоворотом чувств, в который его постоянно затягивали воспоминания.

Он искал Олайю во дворце, даже заходил к Пантерри, выдумав какой-то нелепый предлог. Она словно пряталась от него, словно не могла решить, чем была для нее эта встреча.

Вечерняя прохлада залезла под куртку, остужая мысли и успокаивая весь день ненормально стучавшее сердце.

— Приветствую.

Олайя нерешительно остановилась в двух шагах от него. Слегка нервно, растерянно улыбнулась.

— Я не знала, что ты здесь.

Интересная фраза. Не объясняющая ничего. Не знала — и рада его видеть или не знала и теперь думает, как скорее убежать.

Вчерашняя встреча, наполненная жаркой близостью, больше была похоже на выплеск эмоций, на горячку, на необузданное желание принадлежать кому-то, взамен отдавая себя. Словно изголодавшиеся по ласке два одиночества.

— Я болен, — тихо проговорил Димостэнис, не спуская с нее глаз.

Олайя бросила на него тревожный, вопросительный взгляд.

— Я не спал. Я ни о чем и ни о ком не могу думать, кроме как об одной златовласой особе, которую хочу видеть каждую мену, каждое мгновение, зная, что только тогда я буду счастлив. Я растерян и даже напуган, но буду честен: еще никогда такого не испытывал.

Ее щеки охватил очаровательный румянец. Как языки робкого пламени, растапливая скованное холодом сердце.

— Вы можете поставить диагноз?

— По всем признакам, — она смущенно улыбнулась, — похоже, что вы влюблены.

— Это излечимо?

Олайя покачала головой.

— Боюсь, врачевание здесь бессильно.

— Тогда я счастлив.

Она вспыхнула, словно пламя разгорелось, высвечивая золото волос, веснушек.

Димостэнис порывисто шагнул, притянул ее к себе. Прижался к слегка припухшим губам, чувственным, мягким. Необъяснимо. Необдуманно. Сладко. О, Боги, как же сладко…

Как он мог сомневаться? Позволять всяким глупостям поселиться в своей голове. Он чувствовал, как его накрывает облаком пьянящего восторга, и не стал сдерживать вновь нахлынувшие эмоции. Сегодня первый раз, он хотел разделить это с другим человеком. Тугие набухшие нити силы сплелись вокруг них, прошили насквозь. Навсегда соединив две половинки в единое целое.