— Я пришла, — отозвалась я, чувствуя, как горячая волна принуждает отступить пламя. Опустилась с ним рядом, позволяя худым рукам со скрюченными пальцами коснуться лица. Старик осторожно дотронулся до щёк, лба, моих закрытых глаз.

— Красавица, — выдохнул счастливо. — А глаза-то, небось, голубые, что озёра, как у неё — у Отаны.

— Иногда, — уклончиво ответила я, радуясь, что он не может заметить в них черноту, так часто теперь пожирающую привычную синь. Почему-то не хотелось, чтобы Рэй видел во мне дракона, как другие. Поторопилась спросить, чтобы отвлечь его от своей, как оказалось, переменчивой внешности:

— Кто это, Отана?

— Моя любимая, — просто ответил старик и тихо засмеялся каким-то своим воспоминаниям. Только теперь я расслышала старческое дребезжание в его голосе, показавшемся вначале таким сильным. Отсмеявшись, он заговорил быстро и сбивчиво, словно опасаясь о чём-то забыть, или не успеть рассказать:

— Она всегда была бунтаркой, моя Отана. Помню, как пошла против воли родителей и выбрала меня — простого воина. Нынче и понятия такого не сохранилось — вольный воин, все в наёмники, иль стражи подались. Только отец моей возлюбленной обозвал меня безродным разбойником дороги. Не справился с непокорной дочерью, которую поддержала её мать. В безумном гневе сжёг все портреты своих знаменитых, великородных предков, чтобы глаза моих наследников не замарали родичей королей своими взглядами. В те времена королевская кровь ещё не была пустым звуком, знаешь ли. А Отана гордилась лишь тем, что в ней течёт кровь дракона. Она была одержима идеей: вернуть в мир магию. До самой смерти верила, будто это ей под силу. Если бы мы знали, какая это ошибка, если бы знали…

Старик снова заплакал, не переставая гладить меня по голове.

— Значит, это правда — ты мой дед, — пробормотала я, думая о том, что не зря прошла тропой теней. И Лордин был прав — это моя дорога, уже не свернуть, да и зачем сворачивать.

— Правда, — тихо ответил Рэй. Потом он спохватился, заговорил встревожено:

— Я ждал тебя, чтобы предостеречь. Ты не должна позволить им себя убить. Они не посмеют. Им нужна добровольная жертва. Но они её уже получили — Отана отдала им свою жизнь, свою кровь, даже нашу дочь она отдала им. Когда Эсмина уходила, мне сказали, что у неё были пустые, мёртвые глаза. Казалось, она умерла вместе с матерью там, на жертвенном алтаре. Что стало с нею? Она счастлива?

Я вспомнила улыбку, появившуюся на лице матери в миг её гибели и с чистой совестью ответила:

— Да, она счастлива.

— Слава небесам, — успокоено вздохнул старик. — Я уже и не верил, что она сможет забыть то предательство, забыть свою несчастную любовь. Она ведь ушла, проклиная магов, и они не остановили её. Тот единственный раз в её глазах горело чёрное пламя. Я уже не мог видеть, но чувствовал убийственный жар его дыхания. Это оно выжгло её душу. Проклятая кровь убила мою девочку. Но ты говоришь, она нашла в себе силы возродиться, она счастлива. И теперь я могу уснуть, вечный покой давно ждёт меня.

Старик всё ещё прикасался к моим волосам дрожащими руками, но я видела, как силы покидают его. Эта встреча оказалась слишком сильным испытанием для него. Голос Рэя слабел, тело всё сильнее дрожало, годы боли истерзали его душу, лишили сил. Он жил только надеждой на нашу встречу, желая уберечь хотя бы меня, раз не смог защитить свою любимую Отану, ведь её приходилось защищать от неё самой. И вот ему больше незачем было жить — долгожданная встреча состоялась, он сделал все, что было в его силах. Теперь старик угасал у меня на руках, медленно погружаясь в спасительный сон. Я не могла определить, что чувствую к нему. Единственное, в чём была уверена — это не было равнодушие. Он — та соломинка, которая связывала меня с неизвестным мне прошлым, с таким значимым для меня родом, о котором, до сей поры, я имела весьма смутное представление. Он был тем окошком, которое долгое время было заперто и, думалось, навсегда и в которое я теперь имела возможность заглянуть.

— Кто выжег твои глаза? — спросила, не надеясь быть услышанной окунувшимся в грёзы сна стариком.

Но он ответил, уже так тихо, что мне пришлось склониться к его губам:

— Арутин… Я не мог видеть, её кровь…Она не кричала… Просила: найдите эту каплю, спасите мир… Я не мог видеть…Бросился к ней…Он сказал: не смотри…Потом огонь и темнота…

Рэй затих, погрузился в сон. Я прислонила его к стволу дуба-великана, послушала едва уловимое дыхание. Не была уверена, что он ещё проснётся. Но пока он спал, и я не хотела тревожить его. Я не хотела, чтобы он ощутил огонь, восставший в моей груди чёрной стеной. Я так и не успела узнать, кто из магов предал мою мать. Никогда бы не подумала, что она способна любить. Видимо, несчастная любовь в нашем роду передаётся по наследству так же, как и проклятая кровь. Но одно имя мне было теперь известно — Арутин! Оглянулась, в надежде спросить о таинственном маге своего недавнего провожатого, но рыжий исчез, оставив после себя примятую под орешником траву. Не утерпел всё же, сбежал к своему красивому озеру. Я поднялась и решительно отправилась на поиски того, кто давно уже должен был ответить за вечную ночь, которую он подарил моему деду. Может быть, та прежняя Верна и не решилась бы разыскивать мага, но дракон, который в ней проснулся, не размышлял, не сомневался. Я не успела сделать и десятка шагов, как протяжный вой заставил меня остановиться. Он нёсся над деревьями, настигая всех, кто был в лесу. Это был зов. Я поняла, почувствовала и теперь знала, куда мне нужно идти.

3. Жить или умереть?

Протяжный заунывный звук завладел мною. Он сковал тело, оплёл душу невидимой, но прочной лентой, и потянул куда-то. В сознании билась только одна мысль:

— Идти…идти… идти…

Дракон во мне ярился, бушевал, не желая подчиняться чужой воле. Он, наверное, мог оборвать, сжечь эти путы, если бы я позволила внутренней силе выплеснуться. Но я знала, каким-то образом чувствовала — нельзя дать чёрному огню, полыхающему во мне, взять верх, стать моим господином. Ведь в ту минуту я исчезну, и останется только это безумное, всепоглощающее пламя. Мне следовало остаться хозяйкой самой себе. Я хотела подчинить, усмирить, живущего во мне огненного зверя, но всё ещё не знала, как это сделать и только поэтому покорно шла на зов, почти ничего не замечая вокруг. Шла, как пленница, которую кто-то неизвестный и чрезвычайно сильный тянул на магической верёвке к себе навстречу. С другой стороны, я тоже была не прочь встретиться, наконец, с настоящими великими магами. Подозревала, что среди них будет и тот, чьё имя мне было теперь известно — Арутин. Я собиралась его искать, но теперь он сам ждал меня. Вряд ли маги понимали, с чем столкнулись, что пробудили к жизни. Порой, казалось, если я не научусь справляться с собой, не отыщу равновесие в себе между человеком и драконом — мир погибнет намного быстрее, чем ожидалось отвергнутыми, лишёнными права на жизнь нелюдями. Лордин не ошибался, когда утверждал, что капля драконьей крови способна на многое. Меня пугала эта пробудившаяся во мне сила. Иной раз верилось, что она сожжёт весь этот чудный лес со всеми его жителями, а, может быть, и целый мир, когда получит полную свободу. Но я не хотела этого, поэтому приходилось бороться с самой собой, не позволяя дракону одолеть то человеческое, что ещё во мне оставалось.

Я шла через лес, не замечая троп, и деревья словно расступались передо мной. Вокруг снова замелькали многочисленные лица. Маги провожали меня пытливыми, а то и сочувствующими взглядами. Глядели на меня так, как будто я обратилась вдруг вживую покойницу, которая шествовала нынче к своей могиле, выкопанной предусмотрительным лешим Ранугом. Тихий пугливый шёпот долетал со всех сторон, едва касаясь завороженного зовом сознания.

— Круг старейших… Впервые за много лет… — Жертва…кровь дракона…