— Мейделин… — тихо шепчет Риндан.

Моя улыбка становится шире, когда я внезапно понимаю, что мне до одури нравится, как он произносит мое имя — смягчая “й”, немного растягивая “л”, протягивая, будто пробуя на вкус “н”. От полутонов хрипловатого, уже ставшего родным голоса в груди зарождается приятное тепло.

— Который час? — я все ещё не хочу выныривать из приятной неги.

— Вечер уже. Рабочий день закончен, — открывает карты инквизитор и я все-таки приоткрываю один глаз.

Так и есть — Максвелл, одетый в повседневную одежду, сидит на краешке кровати, внимательно глядя на меня. В комнате тепло, а красноватые блики на противоположной от кровати стене свидетельствуют о ярко горящем огне в камине.

— Как себя чувствуешь? — тихо спрашивает он.

Перед тем, как ответить, я прислушиваюсь к себе и морщусь, ощущая надсадную ноющую боль.

— Не очень. Как на работе?

Но мой вопрос остается без внимания — озабоченно покачав головой, мужчина тянет мое одеяло на себя, а я, не понимая происходящего, тут же вцепляюсь в его край.

— Что ты делаешь?

— Все нормально, — у меня мягко, но непоколебимо отбирают угол одеяла, а Риндан, отбросив в сторону дополнительный источник тепла, кладет свои ладони мне на живот.

— Риндан?..

— Доверься мне, — просит инквизитор и я откидываюсь на подушку, чувствуя волнующее прикосновение через ткань.

Руки мужчины обжигают и я выдыхаю, ощущая, как напрягаются мышцы живота. Видит тримудрая Богиня, я не готова к такому испытанию… искушением. Только не сегодня!

— Сними заклинание, — вновь просит мужчина, а я непонимающе пялюсь на него ещё несколько мгновений, прежде чем до меня доходит. Ну конечно — остатки завесы отрицания, которую я набросила на себя автоматически, ещё по дороге домой!

Я прикрываю глаза, ощущая, как тает невидимый защитный полог, закрывающий мои чувства от окружающих. Одновременно с этим приходит понимание — Максвеллу доступны все оттенки моих эмоций. И мужчина чувствует это — в одно мгновение мир вздрагивает, уступая место калейдоскопу ощущений.

Его ощущений.

— Доверие — процесс обоюдный, верно? — вкрадчиво шепчет мужчина, а я запрокидываю голову и впиваюсь ногтями в перину, чувствуя, как от его ладоней по моему животу бегут электрические разряды. Сменяясь холодком, они будто касаются позвоночника — и сразу же тают, а я… а я в полнейшем недоумении смотрю в стену, понимая — живот больше не болит.

— Прости, я не поклонник страданий, — Риндан, усмехаясь, убирает руки, а я удивленно гляжу на него, не понимая, что произошло.

Боли нет. Да и в голове в момент прояснилось — будто и не было этого недомогания длиной в полдня.

— Как ты это сделал? — я не могу скрыть удивления.

Он пожимает плечами:

— Уловка от одного из столичных лекарей. Как раз для подобных случаев. Сильную боль, конечно, не снимет, но…

— Спасибо, — шепчу я одними губами.

— В твоем случае — как раз, — будто не слышит моей благодарности он, — Мейделин, у тебя так каждый месяц?

— Каждый, — киваю.

— И каждый месяц ты это терпишь?

— Не всегда, — я поворачиваюсь на бок, подкладывая руку под голову, — муж сестры обычно делает мне зелья. Но в этот раз он был занят.

“Другим зельем для меня” — дополняю я уже беззвучно, чувствуя, как рука Риндана завладевает моей ладонью.

Мы некоторое время проводим в тишине, глядя, как пляшут на стене отблески огня. Говорить, как и всегда, не хочется — с ним мне хорошо даже молчать. И, хоть я не решаюсь признаться в этом самой себе, я бы с удовольствием проводила бы каждый вечер, молча с Ринданом в унисон.

Наконец, пауза нарушается.

— Мне всегда было интересно, — Максвелл с интересом смотрит в окно, — как у девушек-эмпатов наступает активная фаза развития дара?

Я понимаю, о чем спрашивает инквизитор. От инициации до момента пробуждения дара, подразумевающего начало взрослой жизни, зачастую проходит около десяти лет. Именно поэтому процесс инициации ставят как можно позже.

Чтобы оттянуть момент. Особенно у девочек.

— Тебя ведь не это интересует, верно? — все же решаюсь я на откровенный вопрос.

— Только это, — упрямо заявляет мужчина и все-таки поворачивает голову, — Мейделин, мне все равно, с кем ты была до меня. Это прошлое, его больше не существует, — твердо припечатывает он и я вздыхаю, видя, как сжимаются его губы.

Наверное, именно эти слова и побуждают меня к диалогу.

— Меня инициировали в семь лет, — начинаю я, уже понимая, что разговор выйдет не особо приятным, — поэтому ожидали пробуждения дара примерно к семнадцати. Ошиблись — он проснулся на два года позже.