— Мейделин, я сам отправлю запрос.

Чувствуя, как брови ползут вверх, а уголки губ расползаются в улыбке, я едва не киваю. Я знала — знала, что будет что-то подобное.

— Я смогу ознакомиться с официальным ответом?

На этот раз молчание затягивается и я уже готова смириться с фиаско, как передатчик вновь оживает:

— Не уверен.

Вопросов больше не остается — сдержанно поблагодарив мужчину, я кладу трубку и, опершись руками о стол, долго нависаю над делами. Распахнутый сейф манит пустотой.

Секретарь действительно вызывает меня на допрос спустя несколько часов — к тому времени я уже совсем извожусь, пытаясь понять причины, побудившие кого-то сверху отозвать Морриса. Версий в планшете записано уже более десятка, но я нутром чувствую, что все они идут мимо.

Риндан не забегает — зашедший за мной секретарь, уже другой, объясняет, что инквизиторы отбыли полчаса назад. Я молчаливо соглашаюсь со спешкой и прохожу во вторую допросную.

Новый инквизитор, имя и фамилию которого я не запоминаю, скупо подтверждает все данные допроса. Это опять мужчина — высокий, темноволосый, с бородкой-клинышком. Я даже умудряюсь мимолетно удивиться — эта столичная мода в Лаерже не приживается, но ему, судя по всему… Знакомство со мной никто заводить не собирается — подписав протокол, инквизитор коротко кивает и вновь скрывается за завесой. Звук открывающегося портала я слышу уже через миг. Все по протоколу — предсказуемо и… скучно.

Я еще некоторое время сижу за столом. Остин не сообщил ничего нового — а значит, придется подписать освободительную: вряд ли мне дадут санкцию на третий допрос подряд.

— Дайте бланк, — устало прошу я секретаря и уже через несколько минут протягиваю заполненную таблицу назад — для проставления печати. Что ж, Остин — везунчик и день Отца встретит с семьей.

Чего нельзя сказать о Терре.

— Где сейчас мисс Уилсон? — уточняю я у секретаря прежде, чем успеваю осознать.

— Здесь, — раздается ожидаемый ответ.

Вот как… Морриса забрали, а главного свидетеля, по вине которого он и оказался в заточении, нет? Удивительно. И секретарь тоже это понимает — некоторое время глядит на меня, будто ожидая решения, а затем осторожно уточняет:

— Она останется на праздники?

— Не уверена.

Я действительно не уверена — хотя бы потому, что это несправедливо по отношению к девушке, оказавшейся здесь ради восстановления своего доброго имени. А значит, выход здесь лишь один — ходатайствовать перед кардиналом об освобождении свидетеля.

И в этот раз я готова на это пойти.

— Можете проводить меня к ней?

Я долго жду в коридоре, пока дежурный гвардеец, гремя ключами, пытается справиться с замком. Изнутри тоже намечается шевеление — я вижу, как в приоткрытой заслонке мечется огонек светильника. Наконец, замок поддается — и дверь распахивается, пропуская меня внутрь.

Терра чинно сидит на кровати, сложив руки на коленях. Она одета в то же платье, что и при задержании — выданная одежда заключенных ровной стопкой лежит на стуле. Все ясно, не надевала.

Я вздыхаю. Разговор начинать тяжело — и девушка это понимает, потому что кривится и, явно сдерживая слезы, первой нарушает тишину:

— Мне ещё долго здесь находиться?

Перед тем, как ответить, я присаживаюсь с другой стороны кровати. Руки, как назло, девать некуда — с утра надела штаны без карманов. И о чем только думала…

Явно не об этом.

— Мисс Уилсон, если мы вас выпустим… под подписку, разумеется, вам есть куда идти?

Про поручителя я собираюсь узнать следом, но этого не требуется — Терра качает головой:

— Я сирота. Мистер Моррис был моим работодателем полгода… за это время я потеряла возможность восстановиться на бирже.

Я понимающе киваю. А девушка непроста.

— Простите за нескромный вопрос — вы воспитанница приюта?

— Да… Сестер веры Тримудрой.

Все ясно. За полгода она явно успела потерять кров — в приюты очереди стоят. Да и биржа её тоже не возьмет: в случае неудачного трудоустройства есть всего три месяца на смену места работы. В случае с Террой прошло много больше времени.

Девушка понимает ход моих мыслей. Она опускает голову и, сжав кулаки, начинает быстро говорить:

— Если вы меня не выпустите, я пойму… тем более, куда мне идти? Вещей нет, работы тоже.

— Родственники?

Терра качает головой.

— Родители погибли. Брат пропал без вести.

Да, помотало тебя, конечно…

— Я попала в приют в тринадцать, через год после смерти матери. Она последняя, кто оставался.

— Вам сейчас….

— Девятнадцать.

Я сочувственно вздыхаю. Приютских девушек редко держат до совершеннолетия — обычно стараются выпустить во взрослую жизнь поскорее, игнорируя все негативные моменты. Терре же повезло — судя по всему, она отпраздновала восемнадцатый день рождения в обители Тримудрой.