— Да я уже счастлив! — дурачась, подпрыгнул Бунн, взъерошив свои каштановые с медным блеском волосы. — Ты, наконец, вернулась! И я, я, я, это сделал! Ура мне! Это …очень выгодно для меня, теперь тебя можно эксплуатировать по полной программе. Будешь готовить нам еду, заниматься уборкой, стоять со мной на вахте, в общем, женщина в одинокой берлоге интересного мужчины может по-всякому пригодиться! — Он ещё что-то хотел добавить, но, вскрикнув, стал уворачиваться от полетевших в него предметов.

Теперь Бунн стал фиксировать сначала её скупые улыбки, затем ироничные замечание, даже когда она начинала с ним спорить и огрызаться, это тоже он с удовлетворением не пропускал. Потом заметил её первую шутку и попытки дурачества. Каждый раз, когда она начинала впадать в ставшее ему ненавистным молчание, он начинал её тормошить, нервировать колючими эпитетами, нагружать поручениями или просто мурлыкать песни. Энн училась рядом с ним улыбаться заново, только теперь эти улыбки ложились ей на лицо, не трогая глаз. В глазах была всё та же печаль, бездонная серая грусть, в которой она топила свою боль.

Именно своей неординарностью, своим ярким темпераментом Бунн и вытащил её из депрессии. Судьба протянула ей такую экстравертную соломинку, за которую она подсознательно и ухватилась. Выходки Бунна невозможно было предугадать, и каждый раз он заставал её врасплох, в своём стремлении не давать ей покоя, не оставлять наедине с тоскливыми мыслями, втягивая её в свою игру. Как только он видел задумчивый взгляд Энн и её сморщенный лоб, он мог подсунуть ей чашку чая, в котором вместо сахара была соль, или наоборот слишком много сахара, или бросал ей за шиворот снег.

Или, например, как в этот раз, когда эту сцену смог пронаблюдать и сам Натан, благодаря постоянно подключенному колоризу: Энн облокотившись на руку, глубоко задумалась, не слушая, о чем её спросил Бунн. И вдруг, на весь узел связи, загремела музыка бергамского ритма, мелодичная живая и зажигательная. А Бунн, как ни в чем не бывало, напевая какие-то жуткие слова, с самым нелепым видом, подхватил её с места и принялся кружить в танце растерявшуюся Энн, то, притягивая её к себе, то, отталкивая в сторону, не отпуская руки, то запрокидывать её назад или приподнимать за бёдра. И всё это он проделывал так быстро и умело, что она не могла не поддаться, расхохотавшись от всего сердца, с этого крепкого сильного военного, который с таким мальчишеским видом вытворял такие смешные па.

— Бунн, если бы ты не был военным — тебя бы ожидала слава актёра! Ты бываешь просто бесподобным комиком! И это не заслуга Империи, просто в тебе играет другая кровь, взрывные гены пиратов, — проговорила она.

— Я просто уникален во всем, за что бы я ни взялся! — заносчиво усмехнувшись, ответил он в своём высокомерном стиле, лишний раз, убеждая Энн в том, что в его подсознании живет именно пиратский дух, взбалмошный заносчивый романтик.

— Надевай вот это на себя сверху, — подал он ей меховой комбинезон, — И гордись тем, что это уникальная имперская форма, разработанная специально для таких районов. Давай, красотка, пошевеливайся!

— И что тебе на этот раз стукнуло в голову? Выбраться из бункера? На мороз? Но, там же ночь! — проговорила Энн, понимая по его лицу, что отделаться от него не удастся.

Они взобрались на ближайший к бункеру снежный холм, и Бунн указал ей пальцем в небо. Сквозь защитные очки, Энн увидела удивительное по красоте темное звёздное небо, освещённое бледно зелёным сиянием! Звёзды мерцали голубыми, желтоватыми и красными огнями, заплетаясь в удивительные узоры. Такого неба Энн не видела никогда в своей жизни. Это зрелище её захватило, вызвав в душе почти детский восторг.

— Две недели мела метель, и небо было затянуто сплошными тучами, — тихо произнес Бунн. — А сегодня так ясно, что просто преступление не увидеть всего этого!

Но Бунна больше притягивало не небо, а реакция Энн, её приоткрытый от удивления рот, полураскрытые губы, запрокинутая голова…

На следующий день, как только девушка вошла в диспетчерский бокс, ещё поёживаясь ото сна, Бунн заговорил с ней с самым серьёзным видом, сидя спиной к пульту связи:

— Энн, ты должна уехать отсюда! Я вижу, что тебе намного легче, и дальше ты уже справишься сама, я в это верю. Нужно связаться с твоим братом, и попросить его забрать тебя. Ты не можешь сидеть здесь со мной ещё пять месяцев.

— Я что уже тебе надоела или стала мешать? — не понимая, пожала плечами Энн, сжимая в руках горячую чашку чая, которым они постоянно в этих диких условиях спасались от холода.

— В каком-то роде стала мешать, — уклончиво ответил Бунн, опуская глаза.

— Хм, я не понимаю тебя Бунн! Это что шутка такая? — Энн подошла ближе, встав к нему в пол оборота. — С чего вдруг такая перемена?

— Тебе хм, а мне не хм, и уже не до шуток! — завёлся он, поднимая на неё свои полные смятения глаза. — Мы здесь с тобой вдвоём, отгороженные от всего мира сидим почти три месяца! И если ты заметила, Энн — я молодой здоровый парень! Я и так уже лёжа бессонными ночами, десять раз пересмотрел свои принципы на счёт дружбы, на счёт мужчины и женщины, на счёт секса, если до тебя ещё не доходит! Я знаю, что наши отношения никогда до этого не дойдут, потому что, несмотря на то, что я торчу здесь с девушкой, которая мне нравится — я слишком уважал Илая, и уважаю твои чувства к нему! А еще, потому что я ощущаю, что для нас обоих будет гораздо лучше, если наши отношения останутся братско-дружескими. Потому что временная страсть может их испоганить. А любви, которую ты узнала, у нас просто не получится! Я знаю, что ты привязалась ко мне, как к другу, и я по-своему тебя люблю Эннжи, но чтобы дальше мне не сорвало крышу, а ты не стала жалеть об этом — тебе нужно немедленно улетать отсюда!