— Мне будет легче, Бунн, …мне. Я уже мертва. Смывайся сам.

— Мне иногда самому хочется тебя придушить! Умница, нечего сказать! Илай погиб не для того, чтобы ты лезла за ним в лапы смерти! Уж он-то хотел бы, чтобы его любима малышка была жива! — довольно жестко произнес Бунн, намеренно бередя её рану.

В динамике послышалось приглушенное всхлипывание, а затем дрожащий и сдавленный голос:

— Заткнись и проваливай! Мне от тебя ничего не нужно! Что ты вообще можешь об этом знать! Меня больше ничего не держит, я потеряла всех, кого только можно было потерять, так почему бы мне не присоединиться к нему?

— Я ещё с тобой поговорю на эту тему, эгоистка несчастная, но боюсь у химеров другие планы, легкой смерти ты не дождешься. Их корабли окружают нас для сопровождения. Поворачивай Энн, подумай, что скажут наши парни. Мы должны вернуться и похоронить его. Мне тоже больно и тяжело, …сегодня у меня погиб лучший друг. — Голос Бунна смягчился, когда он заметил, что она сбавляет скорость»

Лакур застыл в кресле с открытым ртом. Попытавшись заговорить, он издал нечленораздельные хрипы, но затем, совладав со своим диким волнением, он всё-таки выдавил:

— Это была Энн? Наша Энн?

Мак кивнул, переводя на брата шокированный взгляд, после чего они услышали нечеловеческий стон Зура, и Лакур с перепугу стукнул по лучевому датчику, прерывая этот кошмарный звук.

Химеры настойчиво выдворили их за пределы своей территории. Им больше ничего не оставалось, как вернуться на базу.

Гибель врага, отобравшего жизнь у её Илая, совершенно не заполнила эту сквозящую опустошенность. Её сердце, её душу покрывали сплошные дыры от взрывов горя и отчаянья. Боль была настолько сильной, что Энн перестала ощущать саму себя, свои мысли, свои чувства — кругом была сплошная адская боль!

Она управляла кораблем машинально, посадив его в выпускном ангаре. Ей было абсолютно всё равно, что ей пытался сказать генерал, возмущенно жестикулируя, её не волновали дальнейшие события, … потому что теперь жизнь для неё не имела смысла.

Энн не различала лиц и перестала понимать значение слов, пока сквозь слепящую боль не вклинился Натан. Он тряс её за плечи, хлопал по щекам, обнимал, что-то говорил, пока, наконец, не сделал ей какой-то укол. Перед тем как потерять сознание, Энн успела понять, что он всё-таки ей пытался сказать:

— Я привез специалистов, мы сделали всё что смогли. Мы пытались спасти его и обмануть смерть, но не вышло. Его мозг мертв.

А дальше она уже бежала по тёмному коридору. Бежала изо всех сил, ощущая, что и они уже на исходе, но что-то гнало её вперед, зачем-то она должна была добежать до двери, из-под которой пробивался луч света. Дверь распахнулась одновременно с её глазами! Энн шумно втянула воздух, и … снова встретилась с болью, которая вернулась вместе с физическими ощущениями. Она поняла, что находится в медицинском боксе, где-то рядом противно запищал какой-то прибор, и в палату вместе с врачом, ворвался Натан. Девушка не чувствовала ни уколов, ни подсоединяемых присосок с проводами, ни жужжащего датчика установленного прямо у неё на груди. Энн неподвижно лежала на койке, тоскливо глядя в потолок.

Теплые пальцы Натана сжали её тонкую холодную ладошку:

— Почему ты молчала, Энн? Почему мы не знали, что у тебя больное сердце? Я чуть не убил тебя тремя кубиками эндорфинола! Как ты могла скрыть от меня такое? — с тихой грустью, проговорил он.

Энн медленно повернула голову и шепотом спросила:

— Его уже похоронили?

— Нет, он в закрытом боксе, все ещё под системами. С помощью приборов, мы искусственно запустили ему лёгкие, сердце, всю физиологию, влияя через сегментарные клетки мозга. Но, к сожалению, теперь это всего лишь тело. Илай мертв. Сожалею, Энн, но ничего больше сделать нельзя.

Порывисто вцепившись в его руку, и глядя на него измученными воспаленными глазами, она хрипло прошептала, буквально умоляя его:

— Не отключай его от приборов, прошу, не надо, пусть он поспит! Пусть он спит, и время не тронет его, не истлеет, не канет в никуда! Прошу, ради меня, это все о чем я тебя прошу! А я буду рядом с ним, всегда! Натан, пообещай, что сохранишь его таким! Тогда я согласна жить дальше! Умоляю тебя!

Её осунувшееся лицо, её пылающие горечью глаза, и её безумная просьба ужаснули Натана. Но он понял, что только так, можно заставить её ухватиться за жизнь. Только ради такой самоистязающей цели, Энн сможет подняться на ноги. И Натан пообещал, мысленно уговаривая себя, что позже она одумается и её душа успокоиться.

Больше Энн ни о чём его не спрашивала. Теперь она стремилась лишь к одному — встать с постели и приступить к вахте возле своего Илая, храня его покой. С нечеловеческим упорством, она ожидала той минуты, когда доктор позволит ей покинуть её палату, молча снося болезненное лечение. И она дождалась, так и не проронив ни единого слова!

…Она позволила себе рыдать, бесконечно стирая жгучие слёзы, лишь в первый день, когда увидела его, спокойно лежащим на криостоле, когда увидела его родное лицо, его закрытые глаза и мирно вздымающуюся грудь, в которой ещё билось его сильное сердце! Она пыталась выплакать на эту грудь всю свою скорбь и боль, всё отчаянье и своё одиночество. Безрассудно желая оживить его своей разбитой любовью.