— Мост нужен крепкий, широкий. Деревья раздобудь к ночи.

Леший почему-то после слов этих на меня посмотрел с подозрением. Я ж стояла, то на солнышко глядя, то на верхушки деревьев, и делала вид, что вообще ничего не слышала. Нет, мне-то конечно было известно, от чего аспид приказ такой дал — он лешего отсылал подальше, как и было уговорено, да только мы не договаривались, что отсылать лешиньку будут при мне, а я другу сердешному врать не способная.

— Вееесь, — позвал леший.

— А погода-то сегодня какая хорошая, — невинно заметила я.

Леший продолжал пристально на меня глядеть, я чувствовала это всей собой, даже не глядя на друга верного.

— Солнышко-то как светит, — продолжила, демонстративно ничегошеньки вот вообще не понимающая.

А леший глядит все суровее, и даже холодком из лесу повеяло.

И тут в дело аспид вмешался.

Кристаллы свои оставил, к нам подошел шагом уверенным, размашистым, остановился на лешего глядя, и спросил:

— Неясно, что в просьбе моей, леший?

А друг сердешный возьми да и ответь многозначительно:

— Многое.

А потом возьми да и потребуй:

— Браслет обручальный хозяйке верни.

И аспид, что хотел уж ответить, вдруг промолчал. А вот я не стала.

— Лешинька, пущай пока на нем будет, мало ли, — вздохнула устало, — по ночи едва спасти успела-то.

Леший на меня сурово поглядел, на аспида, на меня… на аспида, на меня…

— Да хватит уже! — не выдержали нервы мои. — Иди, деревья для моста доставай, не теряй времени даром.

И посмотрел на меня вдруг лешинька так, что стыдно стало, как пес побитый посмотрел, с обидой на несправедливость во взгляде, а я… что я сказать ему могла.

«Лешинька, — прошептала мысленно, в глаза черные заглядывая виновато, — я в тебе уверена, знаешь ведь. Никогда и никого у меня ближе тебя не будет, да не хочу, чтобы больно тебе было, понимаешь?»

Затрещал леший корою древесною, да и так ответил:

«Говоришь больно за меня? А мне каково было, когда ты кажен вечер до могилки шла и слезы горькие проливала? Но то твой выбор был, я его уважал».

И поняла я все, да только:

«Тебе больно будет, а плакать стану я, лешинька…»

Развернулся друг сердешный молча, да и без слов в лесу скрылся, осталась я стоять, за каждое слово себя ненавидя.

Да аспид вдруг утешил:

— Ты, хозяйка лесная, хоть и сказала, что в верности лешего уверена, но вспомни — ранее другое поведала, что не пустишь лешего в Гиблый яр, от того, что там ведунья его прежняя, и коли та призовет, ты ему уже будешь не указ. Вспомнила?

Вот после этого стало чуть легче, да все равно — горько и тяжело на душе. Чувствую долго прощения просить буду, очень долго. И простит, конечно, правду ведь сказала — никого у меня ближе лешего нет и не будет, а все равно на душе тяжело.

— Идем, — предложил аспид.

И руку протянул.

Я на ту руку поглядела, на ней браслет обручальный серебра светлого сверкал ярко, кожа то у аспида черная, матовая, чешуйчатая, так что браслет выделяется сильно, а свою ладонь все равно не протянула. За клюку ухватилась сильнее, да и пошла к октагону, сделав вид, что не было руки протянутой, не было и моего демарша независимости.

«Простил уже» — донеслось до меня от лешего послание мысленное.

«Покажу тебе ведунью, своими глазами покажу, — пообещала я».

Так и помирились.

Так что до октагона дошагала я с улыбкой счастливою, встала, между фигурою магической и избушкой, клюку держу, аспида жду.

Тот шел неторопливо, от чего-то на меня глядел пристально, и взгляд его недобрым был, ох и недобрым, да только — а нечего меня за руку водить, чай не ребенок!

Когда подошел ко мне аспид, я уж чуть не постукивала туфелькой от нетерпения, но ждала. Терпеливо ждала. А едва подошел, предупредила:

— Как обеих выпустишь, за меня встанешь.

Совсем хмурым аспид стал, да и произнес мрачно:

— За спинами женщин не прятался и начинать не собираюсь.

Поглядела я на него скептически, аж до боли в шее — высок был господин Аедан, да и ответила:

— Аспидушка, родненький, перед тобой не женщина, перед тобой сила леса Заповедного. Так что будь добр, делай что говорят.

И тут вдруг взбеленился аспид, да и прошипел яростно:

— А иначе что?

Ну, сам спросил, я не настаивала.

— Леееесь, — позвала невинно.