— Он просто слегка не в себе, вот и все, — оправдывается папа. — Он был заперт в клетке несколько месяцев.

— Именно. И тут напрашивается вопрос... не кажется ли тебе, что теперь, когда он свободен, он должен быть немного счастливее? А он выглядит так, будто собирается вцепиться в тебя. Не надо... Боже, не двигайся. Он сейчас набросится.

Папа удивленно косится на меня.

— А я-то думала, что вырастил бесстрашную, сильную дочь, которая ничего не боится. Он весит четырнадцать фунтов, Сил. Думаю, что смогу с ним справиться.

Я морщу нос, отчасти для того, чтобы заглушить запах, исходящий от маленького зверька, охраняющего вход в кухню, как будто от этого зависит его жизнь, но также и потому, что я не совсем уверена, что мой отец мог бы справиться с ним.

— Он крепкий, папа. Типа, мускулистый. Он, наверное, мог бы прыгнуть оттуда и разорвать тебе глотку.

Папа вздыхает, разочарованно качая головой.

— Я всего в нескольких секундах от того, чтобы отречься от тебя. Эта собака — самая милая, добрая, нежная маленькая душа, которую я когда-либо… дерьмо! Святое дерьмо! Ты это видела? Он, бл*дь, рыпается на меня! Да ещё и рычит!

На один короткий, невероятный миг отец прижимает руки к горлу, как будто действительно думает, что собака собирается сомкнуть свои челюсти вокруг его шеи и загрызть до смерти. Но опускает руки, как только замечает, что я ухмыляюсь ему.

— Слушай, я не виноват. Ты бы видела его в приюте. Такой милый, лежал на спине и смотрел на меня грустными глазами из своей тюрьмы, — подчеркивает папа для пущего эффекта. — Я думал, что делаю ему одолжение, забирая домой. Он не проявлял ни одной из этих убийственных наклонностей, пока я не внес его в дом, подальше от холода и ветра, и входная дверь не закрылась за моей спиной. А потом словно щелкнул переключатель, и он превратился в маленького разъяренного психопата. Я не могу попасть в свой кабинет, Сильвер. Завтра утром мне придется отвезти его обратно в приют.

— Поступай как считаешь нужным, — пищу я, стараясь замаскировать смешок.

— Грубо, Сильвер. Очень грубо. Да что с тобой такое, а? Он ни за что не сможет вернуться в приют. Собак, которых возвращают обратно, просто убивают. Их считают проблемными. Ты хочешь, чтобы они убили Ниппера?

— Ниппер (прим.с анг.
– Кусака)? Ты называл его Ниппер?

— Ему уже шесть лет. Кто-то еще давным-давно назвал его Ниппер. Он уже к нему привык. Я ведь не могу постоянно менять имя собаки только потому, что так она не звучит…

— Кусаче? — предлагаю я.

— Ну да, конечно. На самом деле он никого не кусал. Пока. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Они ведь должны говорить о таких вещах, когда ты забираешь собаку, верно?

Я присаживаюсь на корточки, роюсь в мешке с собачьими лакомствами, которые папа купил для дикого маленького ублюдка, достаю одно в форме маленькой кости и осторожно протягиваю собаке.

— И что это за порода такая? Он похож на миниатюрного бегемота с мехом. Очень много меха.

— Они не знали, — признается папа. — Сказали, что думают, что он какой-то терьер. Может быть.

Быстрые темные глаза Ниппера устремляются на меня, и он рычит, снова обнажая зубы. Я бросаю ему угощение, и оно падает к его лапам. Он отскакивает назад, раскидывая лапы в разные стороны, пока карабкается по полу, прижимая уши к голове, затем поворачивается хвостом и, скуля, убегает на кухню. Я хихикаю, выпрямляясь и отряхиваю руки о джинсы.

— Слушай... а ты уверен, что это вообще собака? Да и зачем такие хлопоты? Мы оба знаем, что это какая-то странная попытка взбесить маму.

Папа потирает затылок, внезапно сосредоточившись на лампе, висящей у него над головой.

— Господи, я и понятия не имел, насколько пыльной стала эта штуковина. Думаю, нам скоро понадобится уборщица, малышка.

— Папа. Мне стыдно за тебя. Твоя тактика избегания требует серьезной работы. Просто признай это. Ты взял собаку, потому что у мамы аллергия на них, и ты хочешь сделать ее нахождение здесь как можно более невыносимым.

— Твоя мать съехала больше месяца назад, Сильвер. У меня никогда раньше не было собаки, потому что я не мог ее иметь. Теперь могу. Я не вижу в этом ничего плохого. Я не пытаюсь сделать так, чтобы ей здесь было неудобно. Сейчас я вообще даже не думаю о ней. Это больше не ее дом. У нее есть свой собственный дом. Она может там не заводить собаку.

Черт. Я должна была подумать об этом немного больше, прежде чем говорить о маме. После того, как я села и рассказала родителям о том, что случилось со мной на весенней вечеринке Леона, все стало плохо. Очень, очень плохо. Мама была в истерике, а папа... я никогда раньше не видела его таким разъяренным. Он все ещё не перестает злиться, потому что я до сих пор не назвала ему имена парней, которые напали на меня и изнасиловали в той ванной. Тогда я еще не была готова расстаться с этой конкретной информацией, и я до сих пор не готова расстаться с ней. Я просто не могла вынести мысли о том, что мой отец отправится в ночь, чтобы найти монстров, ответственных за то, что они причинили мне боль и причинит им ответную боль, потому что я видела, что он хотел этого. Я увидела его убийственный взгляд и поняла, что должна дать ему время успокоиться, прежде чем выдам их личности.