— Какого хрена вы все уставились? — Рев Джейкоба эхом разносится по коридору, заставляя вздрогнуть Эбигейл Уитли, которая по счастливой случайности оказалась ближе всех к нему. — Меня поймали на футбольной тренировке. Большое, бл*дь, дело. Давайте все просто займемся своими гребаными делами и продолжим день.

Никто его не расспрашивает. Никто не спрашивает, как он получил столько повреждений на лице одним неудачным ударом. Никто не осмеливается опровергнуть его рассказ. Король сказал свое слово.

Джейк всегда имеет обыкновение прислоняться к своему шкафчику каждое утро, злобно глядя на меня и делая непристойные, отвратительные замечания обо мне своим тупым футбольным приятелям, но не сегодня утром. Он даже не смотрит в мою сторону, когда роется в своем шкафчике, опустив голову, затем хватает свой рюкзак с земли и спешит в класс.

— Ну-ну. Я довольно хорошо разбираюсь в математике, но я только что пытался сопоставить пять футов шесть дюймов против шести футов трех дюймов, и цифры просто не складываются. Увидеть — значит поверить, верно?

Когда я поворачиваюсь назад и смотрю на Зандера, сардонический взгляд на его лице говорит все. Синяки на моей шее, челюсти и руках, вкупе с беспорядком, который когда-то был идеальным гребаным лицом Джейкоба Уивинга, говорят о многом. О том, во что не так легко поверить. Однако Зандер понял это в мгновение ока.

— Ты действительно справилась с этим, да? — говорит он, смеясь.

— Да. Возможно, так оно и было. И я буду продолжать заниматься этим столько, сколько потребуется. Алекс не должен беспокоиться обо мне. А теперь, если ты меня извинишь, мне нужно идти в класс.

Зандер Хокинс дьявольски ухмыляется, отступая в сторону, чтобы я могла пройти мимо него.

— Конечно. Боже упаси, если я заставлю тебя опоздать.

Я совершенно забываю о Зандере Хокинсе, как только вижу Алекса в классе физики. Он очень редко улыбается в стенах Роли, предпочитая сохранять свою пустую, безразличную внешность перед другими учениками, но он пробирается между партами с малейшим намеком на одну из них, и плюхается на стул рядом со мной в заднем ряду.

От него пахнет зимой. Как свежие сосновые иголки, холод и свежесть. Как всегда, мои внутренности делают странные вещи, когда он смотрит мне в глаза, и я чувствую, что оживаю.

Его темные волнистые волосы взлохмачены от ветра, а щеки пылают, что говорит мне о том, что он только что вернулся с холода. Когда он снимает свою кожаную куртку и вешает ее на спинку стула, я не могу оторвать глаз от его голых рук, покрытых чернилами, сильных и мускулистых. Я краснею, когда вспоминаю, каково это — схватить его за плечи и прижаться к нему, пока он трахает меня.

Он смотрит на меня и ловит мой откровенный взгляд, и его маленькая улыбка немного расширяется. Его глаза опускаются к моей шее, скрытой под свитером, но он не говорит ни слова о том, что произошло вчера. Я могла бы поцеловать его за то, что он избегает этой темы. Не хочу об этом говорить. С этого момента я не хочу, чтобы Джейкоб Уивинг хоть как-то испортил мне время, проведенное с Алексом. Его темная бровь изогнулась дугой.

— Что это ты так покраснела? — шепчет он. Как шелк-сырец, его голос — это идеальное сочетание грубости и гладкости, от которого моя кожа покрывается мурашками.

— Мое красное лицо не имеет к тебе абсолютно никакого отношения. — Мой ответ звучит мягко и вроде бы безразлично, но Алекс зловеще хихикает себе под нос. Он не верит мне ни на одну чертову секунду. — Похоже, ты в хорошем настроении, — говорю я ему. — Встреча прошла хорошо?

— Так и было. Господи, ты ерзаешь на своем сиденье, как будто тебе нужен хороший трах, Argento. Если не я ответственен за всю эту суету, то мне придется найти парня, который сегодня утром забрался тебе под кожу, и убить его к чертовой матери.

Ну, дерьмо. В классе полно других учеников, все в пределах слышимости, и Алекс ни разу не приглушил свою громкость. Кто-то, возможно, только что слышал, что он это сказал? Не могу сказать наверняка. Если так, то они не настолько глупы, чтобы повернуться и посмотреть на него. Им всем известно, что не стоит этого делать. Но сейчас мое лицо действительно пылает.

— О боже, Алекс. Успокойся!

Он совершенно невозмутим.

— Мой голос? Или мой член?

— Твой голос! — Господи, я, должно быть, жуткого пурпурного оттенка…