– Я...
– Она снова встретилась с ним взглядом.
– Мной владеют.

Владеют. Конечно же ею владеют. Такая женщина, как Джульетта, была призом, короной, произведением искусства, бесценной драгоценностью, которая вызывала желание обладать ею у любого мужчины, который смотрел на нее. Ею должны были владеть, лелеять и охранять. Если бы она принадлежала ему, он бы охранял ее ценой собственной жизни.

Кингсли кивнул.

– Это я понимаю.

– Правда?
– Скептически спросила она.

– Да. Я понимаю, что значит быть чьей-то собственностью.

– Хорошо. Сегодня он уехал. Завтра он вернется.

– У тебя есть привычка встречаться с другими мужчинами за его спиной?

Она покачала головой.
– Нет.

– Я первый?

– Второй.

– Второй, с кем ты ему изменяешь?

– Нет, - сказала она так тихо, что он едва расслышал.
– Второй мужчина, с которым я когда-либо была.

– Когда-либо?

– Когда-либо, - повторила она.

Кингсли глубоко вздохнул. Ему бы и в голову не пришло, что у такой красивой женщины был только один любовник за всю ее жизнь.

– Но почему я?
– спросил он.

Она посмотрела ему в глаза и подняла руку. Нежно, медленно, она провела пальцами по его волосам и поднесла прядь к своим губам. Она поцеловала кончики его волос, затем отпустила их. Это было так интимно, так неожиданно и так собственнически, что ему стало больно, как от острого ножа в животе.

– Мне нравятся твои волосы, - сказала она, глядя ему в лицо так, словно запоминала каждую деталь.
– Вот и все.

Кингсли был таким твердым, что испытывал боль. Он физически жаждал оказаться внутри этой женщины.

– А теперь ты трахнешь меня?
– спросила она.

– Еще парочку вопросов. Они будут короткие.

– Что еще тебе нужно знать?
– спросила Джульетта с ноткой раздражения в голосе.

– Ну... для начала, как тебе нравится, когда тебя трахают?

Он скрестил руки на груди, подражая ее позе, и ждал.

Она встретилась с его глазами, и они были такими темными и такими широкими, что ему показалось, будто он видит в них самого себя.

– Мне нравится жестко.

– Жестко?
– Повторил Кингсли.
– По шкале от одного до десяти...

– Что один?

– Ты не уснешь, пока я буду нависать над тобой.

– Десять?

– Госпитализация.

Джульетта, казалось, на мгновение задумалась.

– Девять, - ответила она.

– Девять. Девять – это очень жестко.

– Если девять - слишком для тебя, бери машину и езжай домой. Не люблю, когда мое время тратится впустую.

Она бросила ему ключи, и он словил их налету. Но после того, как поймал, он бросил их на пол.

– Поверь, - сказал он, делая шаг вперед и хватая ее за горло. Он наклонился к ее уху и прошептал, - Я не буду тратить твое время.

Сейчас. Наконец.

Кингсли снова оказался в своей стихии.

Глава 14

Рука Кингсли лежала на горле Джульетты, а губы возле ее уха.

– Ты будешь делать все, что я скажу, - сказала он, приказ, а не просьба.
– Да? Oui?

– Да, - сказала Джульетта, задыхаясь.

– Я не буду резать, ставить ожоги или душить тебя. Но как только мы окажемся в этой комнате, все остальное возможно. Каждый акт, каждая дырочка, - сказал он.
– Понимаешь?

Джульетта шумно сглотнула. Он почувствовал, как ее горло шевельнулось под его рукой.

– Я буду использовать презервативы, - продолжил он.

– Спасибо.

– Есть ко мне какие-нибудь просьбы?
– спросил он.

– Да. Открывай уже эту дверь, - ответила она. Кингсли улыбнулся. Если он не будет осторожен, то влюбится в эту женщину.

Как его и просили, он открыл дверь.

Он ожидал увидеть спальню, и это была спальня. Но не мужская или женская. Не гостевая или гостиничный номер.

Это была детская.

Он посмотрел на Джульетту.

– Это единственная комната, в которой он никогда не трахал меня, - прошептала она.

Выражение ее лица - почти смущенное - тронуло его сердце. Она не хотела говорить вслух, что хочет его в комнате, которая не напоминала ей о другом мужчине.

На маленьком круглом белом столе горела только одна лампа, но даже в тусклом свете можно было безошибочно определить, что спальня принадлежала молодой девушке. Спальня дочери любовника Джульетты, без сомнения, все еще была обставлена по-детски, хотя та уже давно выросла и переехала. Кровать была маленькой, не больше, чем в полный рост. Простыни были невинного белого оттенка, а ковер на полу - бледно-розового и голубого. Над кроватью висела москитная сетка, а окно в сад впускало прохладный океанский воздух. Ночь была вокруг них, и даже в этой странной обстановке Кингсли сгорал от желания оказаться внутри нее. Он не трахался в спальне подростка с тех пор, как сам был подростком. Но это не имело значения. Учитывая, каким твердым он был сейчас, его устроит любая горизонтальная поверхность.