– Во-первых, я пялился на твои ноги. Во-вторых, я обучен высматривать спрятанное оружие на людях. Старые привычки умирают с трудом.

Она откинула платье в сторону, обнажив правое бедро, где в кожаных ножнах на портупее покоился нож. Она потянула за ремешок, сняла нож и протянула его ему.

– Нож у меня с собой на случай, если ночью сломается машина, и мне придется идти одной. Я бы никогда никому не причинила вреда, если бы они не попытались сначала причинить боль мне.

– Благородная философия жизни, - сказал он, закатав рукав и пристегивая нож к предплечью. В последнее время он не привык носить с собой оружие, но, если Джульетта считала, что ей нужен нож, он предпочел бы сам им воспользоваться при необходимости.

Джульетта пожала плечами.

– Это не философия. Это религия. Я католичка.

– Останови машину.

Джульетта только посмотрела на него. Затем рассмеялась. Наконец. И какой смех. Музыкальный, легкий, углубляющийся в конце и исходящий прямо из ее живота. Он пронзил его нутро, словно копьевидный клинок.

– Тебе не нравятся католички?
– спросила она.

– У меня долгая и запутанная история с одним знакомым католическим священником.

– Он плохой священник?

– Очень плохой. Он никогда не читает проповеди о грехах, только о любви Бога и прощении. Он не осуждает грешников, и неустанно трудится в своем приходе на благо бедных и угнетенных.

– Кажется, он хороший священник, по моим меркам. Он плохой человек?

– Он готов умереть за тех, кого любит. Думаю, даже за меня он бы умер.

– И ты ненавидишь его?

– Целиком и полностью.

– Почему?

– Потому что он причинил боль своей возлюбленной и заставил ее уйти от него.

– И?

– Она тоже была моей любовницей. Как и он однажды. И не один раз.

Если бы бровь Джульетты могла подняться еще выше, она бы уползла с ее лица и нависла бы над головой.

– Думаю, я ошиблась насчет тебя, Кингсли, - сказала Джульетта и повернула машину на извилистую дорогу.
– Мне кажется, ты мне нравишься.

– А раньше не нравился?

– Нет.

– Тогда почему ты впустила меня в свою машину?

– Я хотела, чтобы ты трахнул меня, - ответила она.

– Польщен. Наверное.

– Можешь считать это комплиментом, - сказала она, ясно давая понять, что не имела в виду ничего подобного.

– Тебе не обязательно должен кто-то нравится, чтобы трахнуть его?

– Нет. А тебе?

– Нет, но я считал себя особенным.

– Не хочется тебе говорить, - начала она с извиняющейся улыбкой, - но я не думаю, что ты такой уж особенный, как думаешь.

– Это ранит только потому, что это правда. Я действительно нравлюсь тебе? Чуть-чуть?

– Un peu. Достаточно того, что я хочу говорить с тобой вместо того, чтобы позволить тебе меня трахнуть, - ответила она.

– Ох, - сказал он, взвешивая свои слова.
– Но мы все же будем трахаться, верно?

Джульетта снова улыбнулась. И на своем безупречном элегантном французском она промурлыкала два прекрасных слова.

– Bien s^ur.

Конечно.

Она замолчала после очередного поворота. Дорога была длинной и коварной и вилась по склону высокого, густо поросшего лесом холма. Он мог только представить, как Элли справится с подобным препятствием. Они либо добрались бы до места назначения в два раза быстрее, либо сгорели заживо сорвавшись со скалы. Он убедил Элли позволить его водителю возить ее куда ей было угодно. Она думала, что он был добр и великодушен. Она и не подозревала, что он просто пытался сохранить ей жизнь. Она ведь была жива, не так ли? Двадцать шесть лет, умнее любой другой женщины, которую он когда-либо встречал. Хорошо знает уличную жизнь. С ней все будет хорошо без него, без Сорена. Не так ли?

– Что не так?
– спросила Джульетта.

– Ничего.

– Ты молчишь.

– Ты за рулем.

– Я провела тридцать минут в твоем обществе, и уже знаю, что молчание - не твой стандартный режим работы, - ответила она.

– Хочешь сказать, что я слишком много болтаю?
– спросил Кингсли.

– Да.

– Тогда ты не должна жаловаться, когда я молчу.

– Это заставляет меня нервничать.
– Она улыбнулась ему, и он был рад понять, что он шутит. Во всяком случае, надеялся.

– Я думал кое о ком.

– Твоем священнике?

– И его любовнице.

– У тебя необычные друзья, - сказала Джульетта.

Он улыбнулся ей.

– Их недостаточно. Хотела бы стать моим другом?

– Ты спишь со своими друзьями?

Кингсли повернул голову и улыбнулся ей.

– Я очень дружелюбный. И ужасен в моногамии.

Она, казалось, не возражала против такого ответа. Хороший знак. До сих пор он заставлял ее смеяться и еще не отпугнул, признавшись, что, а) обучен убивать людей, б) бисексуал и в) трахает всех и каждого, кто ему позволит.