Прежде Георгий, возможно, поражался бы сам собой и недоумевал, отчего же он не бежит, как все, закрывая голову, и почему валящаяся с неба стена воды ничуть его не тревожит, но после похождений этой ночи дождь вряд ли имел значение.

Когда камлания в доме Серапиона завершились, Анастасий без предисловий извлек из кармана запасенный мел, начертил на стене долговязую параболу, велел Георгию пристально в неё вглядеться и, лишь там показалась зияющая чернь, уверенно в эту чернь шагнул. Георгий, как и условились, ступил следом и тут же попал под грохот и ливень стылой осенней грозы в том самом проулке, где закончил свои дни диск новопреставленного Долгова, вероятно, прихватив с собой и хозяина. Удивляться было тяжело, и оглоушенный этнограф безропотно последовал, куда вели.

Анастасий шёл тихо, временами останавливаясь, то забирал к левой стороне, то к правой, а у памятного подъезда и вовсе застыл. На лице у него обозначилось усилие, словно бы старик прислушивался, хоть из-за рева воды и пробивающихся раскатов слышать что-либо возможности не оставалось.

– Кажется, нам не сюда, – впервые за путешествие произнёс Анастасий, и голос его легко перекрыл грозу. Старец достал давешний пакетик, оторвал уголок и, взяв щепотью немного какого-то порошку, взметнул его в воздух перед собой. Ничего особенного не произошло, только, кажется, одна из теней залегла длиннее и нацелилась в сторону от приоткрытого подъезда.

– Нам вон туда нужно, – Анастасий указал ей вослед и зашагал прямо ко входу в знакомую уже Георгию антикварную скупку.

Погасшая вывеска едва проступала в полумраке. Фонарь на растяжке не горел, окна в домах давно потухли, а дождевые потоки ухитрялись съедать остатки и без того скудной иллюминации. У стекленной двери старец на миг задержался, и Георгий было решил гадать, как тот сладит с запертым засовом: снова вытащит мел, скажет тайные слова или прожмется сквозь стену, но Анастасий поступил скучно – просто повернул ручку, и та легко подалась, отворяя проход.

Внутри заведения Олега Васильевича разглядеть что-либо было невозможно, хоть глаз коли. В кромешной тьме, оберегаемой закрытыми наглухо шторами, даже смутно не читались контуры; не нащупывался и выключатель, но на его счет Анастасий упредил сразу: «Свет включать и не думайте».

Что дальше сделал диковинный старик, Георгий не видел, да и не мог увидеть, но неожиданно мгла словно отпрянула, явив в мелочах предметы, как если бы вокруг зажгли ксенон. Стали различимы цвета, явственно проглянулась легкая пыль на мебели… Мрак при этом всё так же царил в лавке, и как эти реальности уживались вместе, оставалось загадкой.

Анастасий вышел на середину залы, постоял, зажмурившись, а затем ринулся прямиком к бюро красного дерева у дальней стены.

– Вы твёрдо вспомнили заговоры Агафьи Даниловны? – осведомился старец, не оборачиваясь.

– Разумеется, – Георгий попытался унять тягучую дрожь, но безуспешно: отяжелевшая от воды одежда примораживала.

– Тогда сейчас и опробуем. Впрочем, простите, я забыл о вашем платье…

Как уже случалось в эту ночь, сказанное дальше слово разобрать не вышло, хотя говорилось оно громко и отчётливо. Озноб мгновенно исчез, сменившись уютной согретостью. Но насладиться ею времени не дали: то ли Анастасий наколдовал, то ли само так вышло, только одна из разложенных на бюро тёмных плашек вдруг явственно засветилась.

– Говорите заклятия моментально! – велел старец, и продрогший этнограф принялся перекатывать языком противные и неудобные звуки, воскрешённые серапионовым искусством. Сам же Анастасий постоял недвижно, что-то шепча, а затем отмахнул рукой по воздуху. Негромко свистнуло – в кулаке у старца белёсо глянул тонкий прямой нож, которым он затем ещё раз очертил возле плакетки. Свечение приутихло.

– Что… – начал было Георгий.

– Ну!! – рявкнул Анастасий, оборачиваясь. – Читайте!

– Айх, – сызнова забормотал нечаянный псаломщик едва посильную гортани тарабарщину. – Хн-н… Н-н-н!! – Анастасиев нож чиркнул у сердца, будто рассёк невидную струну.

– Хн-н… – повторил вконец ошалевший Георгий.

– Погодите, – старик выставил ладонь и опять внимательно прислушался. Георгий тоже напряг слух, но в гробовой тишине лавки раздавались лишь удары дождя о стекло и громыхание близкого водостока.

– Немедленно в парадную, – скомандовал Анастасий и первым ринулся к двери.

Замок щёлкнул за их спинами, бескрайний ливень снова обрушился на затылок и плечи. Парадная, как и в тот раз, дохнула сыростью и ещё чем-то гадким. Блеклые лампы еле освещали пролёты. Дверь тридцать восьмой квартиры, заклеенная гербовой бумажкой, поддалась так же легко, как и вход в скупку Крестовского, и так же просто послушалась старца могильная темень передней.

В комнате, где недавно ещё лежал бездыханный Долгов и валялись осколки сушёной глины, Анастасий бегло склонился над ковром, откинул его, шагнул в угол, тут же вернулся и вперил глаза в треснувшее зеркало на противоположной стене.

– А вот это скверно, – констатировал он и тотчас принялся чертить на стенах, дверях и полу своим мелом, время от времени обводя рисунок обоюдоострым лезвием. Георгий молча за старцем наблюдал. Затем была потребована его промокшая накидка, которой ловко занавесили зеркальную раму.