— Простите, что явился без приглашения. В силу обстоятельств я не смог присутствовать на заупокойной службе и на похоронах. Позвольте мне хотя бы зажечь свечу в память о Сакуре.

Услышав мои слова, в которых ложь смешалась с правдой, мать Сакуры снова неловко улыбнулась:

— Ничего страшного. Я сегодня дома одна. И Сакура обрадуется!

Я хоть и подумал, где же это она будет мне радоваться, но, разумеется, ничего не сказал.

Наверное, мои чувства меня обманывали, но, когда я, разувшись, прошёл внутрь, дом показался мне более просторным и более холодным, чем в прошлый раз.

Меня провели в гостиную, где я прежде не был.

— Давай сперва помолимся.

Я кивнул, и мать Сакуры отвела меня в соседнюю комнату с застланным татами полом. Увидев обстановку комнаты, я почувствовал короткий, сильный толчок сердца, меня пошатнуло, но я удержался и, полагаю, вполне естественной походкой подошёл к уставленному всякой всячиной деревянному шкафчику.

Мать Сакуры первая опустилась на колени, достала с нижней полки спички и зажгла свечу.

— Сакура, к тебе пришёл твой друг! — обращаясь к стоявшему на полке портрету, тихо сказала она, но её голос канул в небытие, а до моих ушей долетел лишь его бесплотный отзвук.

По её знаку я сел на колени на лежащую на полу подушку.

Хотел я того или нет, прямо напротив фотографии Сакуры.

Запечатлевшей, как она улыбалась при жизни, — казалось, вот-вот раздастся её смех.

Мне этого не вынести…

Я отвёл глаза, извлёк высокую ноту из музыкального инструмента, названия которого не знал, и сложил ладони вместе.

Почему я не могу придумать ничего, о чём бы мне хотелось помолиться?

Когда ритуал закончился, я повернулся к сидевшей рядом со мной матери Сакуры. Сполз с подушки на пол. Мать посмотрела на меня с усталым видом и улыбнулась.

— Я кое-что одолжил у Сакуры. Вы не против, если я отдам это вам?

— Одолжил?.. Что же?

Я достал из сумки карманное издание «Маленького принца» и протянул ей. Похоже, предмет был ей знаком: взяв книгу, она на секунду прижала её к груди, а затем, словно подношение, положила рядом с портретом дочери.

— Я так тебе благодарна, что ты с ней дружил, — сказала она, почтительно кланяясь, и я смутился:

— Что вы, это я многим обязан Сакуре. Она всегда была полна сил, и рядом с ней мне и самому становилось легче.

— Да, сил у неё хватало…

Она запнулась, и я сообразил — ведь я для их семьи чужой, а значит, она считает, что мне неизвестно о заболевании Сакуры.

Я бы и не стал признаваться, но понял, что тогда не смогу объявить о главной цели своего визита.

Откровенно говоря, совестливая часть меня подсказывала, что сейчас не лучшее время для подобных разговоров, но я сразу же отправил её в нокдаун.

— Позвольте кое о чём вас попросить…

— Да?

Мать Сакуры смотрела на меня с нежной печалью. Я снова вырубил свою совесть метким ударом.

— Дело в том… Я знал о болезни вашей дочери.

— Что?..

Вполне ожидаемо, на её лице отразилось удивление.

— Она мне сказала. Понимаю, вы о таком и подумать не могли.

Потрясённая известием, мать Сакуры молча приложила руку ко рту. Так и есть, Сакура не сообщила родным, что рассказала о болезни кому-то ещё. Как я и предполагал. Она ведь несколько раз сталкивала меня со своей лучшей подругой, но делала всё, чтобы я не пересекался с её семьёй. Хотя неловко от этого было бы мне.

— Мы случайно встретились в больнице. Тогда она мне всё и рассказала. Правда, не понимаю зачем. — Пользуясь тем, что меня молча слушают, я продолжил: — Кроме меня, она не посвятила в свою тайну никого из одноклассников. Простите, что так внезапно вывалил это на вас. — И тут я обратился к сути своего сегодняшнего появления: — Честно признаться, я пришёл не только затем, чтобы почтить память Сакуры. Я надеялся, что вы покажете мне её дневник, который она вела с тех пор, как заболела.

Молчание.

— Её «Книгу жизни с болезнью»…

Эти слова стали последней каплей.

У матери Сакуры Ямаути, не отнимавшей руки ото рта, из глаз потекли слёзы. Она плакала очень тихо, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться в голос.

Я не понимал, почему она плачет. Очевидно, ей было грустно, но неужели тот факт, что я знал о болезни её дочери, мог огорчить ещё больше? Слов сочувствия у меня не нашлось, и потому я ждал молча.

Слёзы ещё не успели высохнуть, когда мать Сакуры посмотрела мне прямо в глаза и объяснила, почему заплакала: