— А я не считал. — Сейчас в его голосе не было никаких эмоций. Лаура подумала, как странно: обычный парень из Города Луны, мирный инженер, вдруг превратился в воина, — правильно сказал этот Ахмед. Превратился не только благодаря тому, что сделал (может, у них действительно не было тогда выбора), но и тому, как говорил об этом. — В бою имеют значение только наши жизни. Меня мучила бы совесть, если бы я сам пошёл грабить и убивать невинных. Но … ты сама видела, что было наоборот. Эти убийцы пришли туда, где были мы, чтобы убить наших хозяев. И уже начали это делать. У них ведь были потери до того, как мы вмешались. Так что … я советую тебе … унять свою совесть. Это не тот случай. А если совесть не уймётся, то заставь её представить, что могли бы сделать с тобой, если б ты попала к ним живой…

— Да, ты прав, конечно. Я понимаю это. Умом. Потому и … помогла вам с Джабаром… — Это следовало понимать так: но совести не прикажешь. Ничего, подумал Ян, поймёт со временем. И уже скоро. И тоже решил сменить тему, и, по возможности, свести всё к лёгкому разговору.

— А я думал, ты просто решила мне помочь, чем бы я ни занимался!

Лаура чуть притормозила, так, что теперь они ехали рядом, и серьёзно сказала:

— Конечно, я пошла за тобой…

— Ну и хорошо. — Если бы они сидели дома на диване, то сейчас обнялись бы, но при езде на велосипедах это было невозможно.

— Да, с самого начала, когда… А ты обратил внимание, что… Ну, у меня-то есть причина. — На её лице снова появилась улыбка. — Но как … за тобой пошли все наши… Ты же занял место Дока только во время этой встречи. Почти никто из них не знал тебя раньше, но почему-то они стали делать то, что ты говоришь. Они позволили тебе приказывать им. Но кто меня удивил ещё больше, так это Джабар. Он … вырос в этом мире, он опытный боец. Не то, что мы… Но тоже подчинился, не стал спорить, а, наоборот, сделал то, что ты сказал. Он тоже пошёл за тобой. Хотя больше всех понимал опасность.

— У него тоже не было выбора. И теперь, после ранения, он станет героем среди своих, — усмехнулся Ян.

— Может быть, и станет. Но он и не спорил, когда ты сказал, как нужно действовать. Как ты это делаешь, что люди идут за тобой? — Это был слишком серьёзный разговор, им хотелось сделать его хотя бы отчасти шутливым. Но не очень получалось. Вот и сейчас он ответил серьёзно:

— Не знаю… Наверное, когда … другие люди растеряны и не знают, что делать, я предлагаю… И, если им кажется, что я говорю правильно, а сами они не могут придумать ничего другого, им ничего не остаётся, как идти за мной. Что Алану, Натти и всем остальным, что Джабару… Ладно, давай выезжать из этого парка. Не знаю, как тебе, а мне хочется уже оказаться … в более привычной обстановке. Как ты думаешь, Оскар там не проголодался, не соскучился..?

— Вас ведь, кажется, уже предупреждали, капитан?

Дэвис потёр лоб ладонью. Опять этот контрольный отдел… А этот тип, кажется, особенно настойчив.

— О чём, мистер Гам?

— По поводу вашей сотрудницы, патрульного офицера Лауры Мартинес.

— Меня просили просто поговорить с ней. — Разумеется, в контрольном отделе помнили обо всём. Или помнили их компьютеры. Даже если в прошлый раз звонил другой сотрудник, — это не имело значения. — Что у вас к ней опять?

— Мы подозреваем, что она причастна к вредоносной деятельности. Вы же помните … все эти рисунки?

— Конечно. Но причём тут Мартинес? — удивлённо спросил капитан. — Она не смогла бы сделать их, да и рисовать не умеет.

— Мы и не думаем, что она сделала это лично. — Голос этого Антуана Гама, подумал капитан, звучит более по-полицейски, чем у самих полицейских. Не только по интонации, но и по употребляемым оборотам. Сухой канцелярский язык. В обычной жизни люди так не говорят, да и сами они старались общаться друг с другом … как-то проще. Вот со штатскими… А теперь он, начальник участка, сам оказался в роли того с кем общается представитель власти, и ему это не понравилось. — Но эти рисунки — только вершина айсберга. Вы, наверное, в курсе, что недавно обнаружен убитым Теодор Конради, который скрывался двадцать лет. Есть основания полагать, что он создал целую подрывную организацию, и что она не прекратила существование с его смертью. Также мы считаем, что ваша подчинённая имеет к ней какое-то отношение.

— О чём вообще идёт речь? Чем эта организация занималась, или занимается, кроме пачкотни на стенах? — осведомился капитан. И получил ответ, которого можно было ожидать от сотрудника контрольного отдела:

— Мы не можем разглашать всю имеющуюся у нас информацию.

Так же ожидаемо, этот ответ привёл начальника участка в ярость:

— Послушайте, мистер Гам! Вы просите меня произвести расследование в отношении одной из моих людей. При этом голословно обвиняете её, однако не только не приводите доказательств, но даже не говорите, в чём именно обвиняете! А я как должен проводить это расследование, если даже понятия не имею, что именно мне нужно искать?

Для Антуана Гама проблема состояла в том, что у него самого не только не было конкретных доказательств, но и ясности относительно того, чем именно организация доктора Конради занималась, и как. Именно эти доказательства ему и были нужны. Яна Хенриксона он тоже мог лишь подозревать, в значительной мере — из-за непонятной и заочной антипатии. Однако самого его зацепить было сложно, по месту его работы ничего найти в компьютере не удалось. А тревожить начальство Хенриксона он не хотел. Это штатские, а не полицейские, мало ли, как отреагируют… Оставалось прощупывать этого типа через его официальную любовницу (в контрольном отделе был в ходу именно такой термин для отношений, зарегистрированных к городской компьютерной сети). А заодно и портить жизнь им обоим.