Лекса сказал, что его очень долго не будет, что сегодня он расскажет своей избраннице о том, что скоро явит своё имя на обложки книг, будет гулять с ней допоздна. Я пожелала ему удачи, а на деле — очень не хотела. Чтобы он шёл навстречу к этой фифе. Бесконечно одинок, вдруг вспомнила я, мысленно вздохнула. Он бесконечно одинок, некрасив и толст, потому ищет хоть кого-то, кто примет его в свои объятия. И пускай ему придется быть в положении игрушки-слуги, коим будут пользоваться, когда захотят, лишь бы не быть одним. Лекса, а если бы я была девушкой, ты бы встречался со мной? Я помню, как он промолчал в ответ. Может быть тогда, на самом деле, всё не так, как мне кажется? А как, возмутилась я собственным сомнениям, как тогда? Верить в то, что его любят мне не хотелось, да и разве так любят? Так, когда он ждет звонка, готов день и ночь дежурить у телефона, но его не будет — потому что где-то там есть более важные вещи, чем он. Любят — вот так? Мне захотелось зло ухмыльнуться, а вместо этого я отрицательно покачала головой.

Я буду живой. Я ходила с одного края стола до другого, пытаясь не думать о ходьбе. Новое достижение, старая цель. Всего десять дней назад я была всего лишь куском пластика в шкафу, который, по оплошности, забыли. К счастью ли? Думаю, что да. Хозяйка, хозяйка. Мне вдруг представилась девочка, что трет кулачками щеки и глаза, стараясь спрятать вездесущие слезы и сдержать вой обиды. Мне захотелось обхватить свои плечи руками, словно на меня подул ветер. Словно это я сама была виновата в том, что меня тут забыли. А, может быть, девочка уже давно стала девушкой? Сколько прошло времени с того момента? Вдруг, это были не недели, и даже не месяцы — годы? Но как я тогда смогла прожить эти самые годы? Искра, искра, она теплилась во мне тогда, обещая погаснуть в любой момент. Явился Лекса — выпрыгнул забавным чертиком из табакерки. Забавным, пухлым небритым чертиком в очках с серьезной миной на лице — и вдохнул новую искру. Заговорил со мной. Бесконечно одинок, до другой звезды не достать, остается ценить лишь тех, кто есть рядом. А он и ценит. Он заговорил со мной, потому что одинок. Или, потому что захотел со мной заговорить. А вдруг он меня придумал? Взял, как гениальную мысль и просто воплотил в тельце? Но ведь я же была до этого, да и я тогда поблагодарила его, а он ответил. Или он захотел, чтобы я его поблагодарила? Мысли смешались в кучу. Ладно, подумаем над этим позже, сейчас следует расставить всё по своим местам. Итак, дальше я с каждым днём начинаю двигаться — всё больше и больше. Как объяснить? Мне вспомнился сон, к горлу подошел тошнотворный ком — совершенно зря, кукол не может тошнить, это просто ощущение. Мы брали из него искру, стремились к ней, и потому становились сильнее. Мы… значит, был кто-то еще? А черныш? Мой маленький спутник во сне, вернется ли он ко мне, когда я засну? Почему-то казалось, что нет.

В фильмах часто показывают, что беда приходит лишь при определенных условиях. Черные тучи, молнии, дождь, страшная гроза и ураган. Врут, беззастенчиво врут, подумала я со вздохом, когда тень, отбрасываемая кроватью, приподнялась, погустела, стала неотличимой от непроглядной тьмы и явила передо мной Юму. Повелительница тьмы, столь долгое время тянувшая с очередным и, верно, финальным визитом, с сегодняшнего дня решила, что я, наконец, достаточно толстая. На миг мне стали понятны её прошлые слова. «Вы жрёте его», сказал она и это было правдой. Теперь я стала более живой, чем была — вот что, верно, она имела ввиду, когда говорила, что я должна стать потолще? Это, стало быть, я помогла ей и… я вспомнила, как мне удалось победить её в прошлый раз. Стало быть, я смогу справиться и в этот раз? На миг мне показалось, что Юма — благородная Повелительницы Тьма. Дескать, жрать мелочь может каждый первый, а вот найти себе противника по размерам и силе, суметь победить его и только тогда… сладкая, верно, будет победа. Мне хотелось надеяться, что её будет ждать горестное поражение.

На её бледном лице нарисовалась улыбка. Я вспомнила белоликую деву — интересно, Юма знает, что очень похожа на неё? Темные волосы живыми змеями вились над головой, словно собираясь убежать от хозяйки. А меня вдруг пробил озноб, захотелось отвернуться, сунуть руки в карманы, приняв самую непринужденную из поз.

— Как вижу, ты хорошо подготовилась, — Юма кивнула, осмотрев меня с головы до пят. Я не торопилась ей отвечать — говорить с ней не хотелось. Может, атаковать её сразу? А что, если именно этого от меня и ждут? Лучше последить, посмотреть, как будут развиваться события. Вдруг у меня получится пристыдить её?

Словно прочитав мои мысли, Повелительница Тьмы прыснула в кулак, потом разразилась хохотом. Задрожали стены, солнце, испугавшись, нырнуло за горизонт, немедленно сменившись безлунной ночью. Запрыгал рядом со мной тяжеленный компьютер, норовя свалиться на пол, а я не успела заметить, как оказалась на пятой точки без всякой надежды подняться на ноги. Дождалась! — едко и с сарказмом отозвался рассудок. Надо было атаковать сразу, а теперь…

Нет, поздно не было. Комната исчезла, испарилась — как и в прошлый раз, когда она билась с Аюстой. Я осмотрелась по сторонам — уже не так затравленно, как раньше, более уверенно. Да, мне всё ещё есть чего бояться, вот только я уже не та беззащитная кукла, которой была раньше. Теперь я знаю гораздо больше — о жизни. И, возможно, сейчас узнаю о ней что-нибудь новое. В груди заныло от ожидания сладкой истомы, в этот же миг захотелось пить. Для полноты образа мне не хватало разве что меча или посоха. А еще лучше — лучевого ружья. Я ухмыльнулась собственным мыслям. Юма неподвижно зависла в стороне от меня, не решаясь подплыть ближе. Боится? Знает? Анализирует? Она обратилась в толстую, плотную струю дыма, скользнула в мою сторону. Что мне делать? Принять бойцовскую позу? Расставить ноги на ширине плеч, напрячь руки, сжать кулаки? Злобно оскалится? Наверно, это будет выглядеть очень глупо.

Повелительница Тьмы расхохоталась, только явив своё лицо из дыма, облаком окружила меня, оплела почти осязаемой черной дымкой.

— Такая вкусная, такая маленькая и такая глупая!

Я не ответила на оскорбление. Я живая, свет моей искры сможет совладать с ней, уверенна в этом! В моей груди, казалось, родилась новая звезда. Озарила светом сверхновой, разорвала объятия Юмы, оставив напоследок лишь истошный вскрик. Победа?

Не победа. Юма через миг вновь уже стояла передо мной. Останавливаться на одной атаке не стоило. Аюста говорила, что эта тварь не остановится, так что мне придется её добить. Лишь через миг я ужаснулась собственным мыслям — неужели я смогу отнять у кого-то жизнь? Мне стало страшно, неприятно и противно. Луч света, вырвавшийся из моей груди лизнул Юму, словно пробуя на вкус, но, вопреки ожиданиям, она не зашлась в отчаянном вопле. Ухмыльнулась, после огласила нависшую тьму веселым смехом. Я, прямо сейчас готовая швырнуть в неё еще один заряд своей искры, остановилась. А что, если я её таким образом не убиваю, а подкармливаю? Если она питается искрой, то чем атакую её я?

— Глупенькая. Глупенькая маленькая кукла. Ты и вправду поверила ЕЙ?

Я смотрела на свою противницу в полном замешательстве. Я смотрела и не могла поверить своим глазам. Мне хотелось думать, что это всего лишь обман зрения, какая-то хитрая уловка, может быть, иллюзия? Из-за спины Юмы, осторожно ступая, будто боясь поскользнутся, вышла Аюста. Девочка, с золотыми локонами волос, с опущенной головой, в белой хламиде. Моя спасительница, советница, подруга.

Освободить, спасти девчонку, заступиться — как в прошлый раз. Пальцы сжимались в кулаки, разжимались обратно, словно желая нащупать во мраке несуществующее оружие. Нечто подсказывало мне, что стоит мне только захотеть — и с моих рук молниями сорвутся новые лучи.

— Отпусти её! — девочка в плену, эта мысль казалась мне спасительной и естественной. Я тщетно пыталась разглядеть на запястьях малышки кандалы, наручники, сковывающие цепи. Юма уже в который раз расхохоталась в ответ, а Аюста шмыгнула носом, утерлась пальцем, подняла на меня глаза.

— Да кто ж её держит? Ну же, маленькая, посмотри на нашу добычу. Помаши ручкой.

Аюста, словно нехотя, помахала мне рукой, горько улыбнулась. Она что-то прошептала губами. А я не смогла расслышать что именно. Неважно, теперь это уже всё неважно. Ярость, кипевшая во мне, изошла на нет, ушла в растерянность — без остатка. Мне хотелось кричать, а язык будто бы прилип к небу. Метать лучи с рук, а они повисли безвольными плетьми по бокам. Я словно вновь стала безжизненным куском пластика, каким и должна быть.