Слово пришедшее на ум было горьким и неприятным. Предательство.

— Ты и вправду верила, что можешь победить меня вот этим? Силой своей искры? — Юма сошла с места, в ушах стоял цокот от её каблуков. Интересно, а раньше я его замечала? Нет, не интересно. — Красивая сказка, неправда ли? Есть злая пожирательница искр Юма. Есть доченька аж самого солнца — Аюста. И девочке страсть как необходимо было явиться на спасение какой-то там захудалой кукле, у солнца же больше нет других дел. Если вообще рассматривать солнце, как живое существо.

Она была повсюду. Я стояла, опустив руки, хоть и жутко хотелось спрятать собственное лицо в ладонях. Укрыться за теплыми пальцами, дабы никто не видел моих слез обиды. Всё зря, поняла я. Ты жрешь его — теперь в голове прозвучал голос предательницы Аюсты.

— Видишь? Стоило показать тебе лишь кого-то красивого и доброжелательного — как ты потянулась со всей душой. Доверилась. И попалась в капкан.

Играет, подумала я. Играет, как кошка с мышью. Ну и что — отозвалась безысходность, пришедшая на смену желанию жить? Развивать искру? Зачем? Жить? Зачем? Испытывать новые ощущения, тянуться туда, к просветлению, чтобы понять, что такое жизнь? Да зачем же? Зачем я всё это делала, если теперь всё равно окажусь в брюхе у Юмы?

— Зачем? — тихо шепотом спросила я сама не зная у кого. Мне хотелось спросить у Аюсты — зачем она так поступила со мной? У Юмы — зачем нужен был весь этот спектакль? У самой себя — зачем?

— Если бы я тебя не подтолкнула тогда при помощи… неё — Юма ткнула пальцем в сторону ангелоподобной малышки. Аюста, отвернулась в сторону, спрятала лицо за гривой золотых волос, словно боясь посмотреть мне в глаза. — Мне пришлось оторвать от себя кусочек, чтобы сделать её. Ты спрашиваешь — для чего мне это? Но ведь если бы я поглотила тебя в том ужасном состоянии, в котором ты находилась — я не получила бы и сотой долой того, что смогу отобрать сейчас. Ты жила, ты наслаждалась обществом человека, который с тобой разговаривал. Ты беззастенчиво черпала из источника его собственной искры, даже не подозревая об этом. Ты взяла немного у звезды, он не обедняет, а я теперь смогу жить.

Я молчала, только теперь понимая, какую ошибку совершила. Я отнимала искру у Лексы? Значит, людям тоже нужна искра для того, чтобы жить? Может быть, они тоже чьи-то куклы, просто более функциональные? Какая теперь разница, справедливо рассудила я? Я думаю — это уже жизнь.

— Наверно, тебе интересно, зачем же я рассказываю тебе об этом? Почему не накинусь прямо сейчас, чтобы оставить от тебя лишь пластиковый остов? Я ждала десять дней, смогу подождать и ещё один день. Сегодня, мне кажется, ты достигнешь своего пика, в крайнем случае — завтра. И тогда я приду. А ещё мне жутко хотелось посмотреть на твоё лицо, когда ты осознаешь, что тебя обманули. Хочу, чтобы внутри тебя все бурлило от негодования, хочу, чтобы ты рыдала и плакала, даже если не способна на это. Хочу, напоследок, когда поглощу твою сущность, насладиться страхом, отчаяньем и обидой. Это, знаешь ли, деликатес…

***

Я не плачу. По крайней мере, я очень хотела верить в это. Лежала на столе, поджав колени, обхватив их руками. Спрятаться, подсказывал здравый смысл. Спрятаться и ничего не чувствовать, не отвечать Лексе, стать тем, кем и должна быть — куклой. Но если Юма меня съест — разве не стану я обычной куклой? Какая прелесть быть живой, но неспособной проявить свою жизнь? Сегодня вечером, может быть завтра — напротив ожиданию, слова Юмы не гремели у меня в ушах, а звучали зловещим шепотом, норовя в любой момент перейти в зловещий гогот. Аюста. У меня не осталось сил на то, чтобы злиться на неё, да и как можно злиться на то, что было Юмой с самого начала? Не Юмой — всего лишь её частью, подсказала память, впрочем, легче от этого не стало.

Не жить — вы знаете как это? И я не знаю. Знала когда-то, когда сидела в шкафу, не двигалась, не думала, тупо глядела перед собой, и ведь даже тогда я о чём-то мечтала, задавалась вопросами — а как я тут оказалась? А что делать дальше? А что это за темнота, что время от времени утягивает меня вниз? Теперь я уже другая. Теперь даже если изменю позу, вытянусь — моя искра станет чуточку тренированней, капельку толще и, наверно, вкусней.

Я умру — эта мысль не пугала, скорее раздражала. Сегодня вечером или завтра. Я не поеду с Лексой, попрошу его оставить меня тут, положить туда. где взял и не говорить со мной — больше никогда. От одной лишь мысли того, что я больше никогда не услышу его голоса, не почувствую тепла его кожи, его прикосновений — осторожных, будто он и в самом деле боялся помять или раздавить меня — мысль о том, что их больше никогда не будет заставила меня всхлипнуть. От моей одежды пахло его руками и черным ахесом — бутыль треклятой жидкости стояла где-то поблизости. Как пить хочется, подумала я.

Я не буду страдать, твердо решила я после того, как Юма выплюнула меня из своего измерения обратно на стол. Буду лежать тут до самого прихода Лексы, а там… там я что-нибудь придумаю. Не хочу думать об этом сейчас, хочу забыться, хочу уснуть — и чтоб без лишних сновидений. Мне вдруг стало холодно и я поежилась, распрямилась, обхватила себя руками. Окно чуточку приоткрыто, чтобы проветрить — наверно, в моё отсутствие приходила уборщица. И отсутствовала ли я? Любопытство в тот же миг сменилось отчаяньем — к чему теперь всё это? Была тут, не была, разве это спасёт меня? То, что, как казалось мне, ранит Повелительницу Тьмы, на самом деле подкармливало её. Дочь Света, Аюста на самом деле оказалась даже не предательницей — актрисой в большем спектакле, сотканном специально для меня. Довольно правдоподобным и красивым, не скрою. Осталось ещё и Лексе обратиться в кого-нибудь, например, в голубого единорога или зубастого огурца — для полноты картины, и тогда будет вовсе замечательно.

Не думать, в который раз упрекнула я саму себя за нежелательные мысли. Пусть Юме достанется как можно меньше. Назло ей, хотя меня это и не спасет. Не дождавшись в срок, она придет за мной — и что мне тогда делать? Куда бежать из её измерения?

Некуда мне теперь бежать. Я не хочу умирать, но я должна — и так, чтобы не навредить Лексе. На миг мне показалось, что я услышала его голос за дверью — веселый, бойкий, звонкий и счастливый. Ему отвечала — девушка. Меня в тот же миг кольнуло — прямо туда. где должно быть сердце, что я даже распрямилась. Неужели сейчас я увижу ту, кому всё это время адресовала упреки? А вдруг, она отказала Лексе, даже после той новости, и он решил снять проститутку? Подобная мысль в тот же миг выветрилась из моей головы — чтобы мой писатель променял свою Богиню и Госпожу на обычную прикроватную девку?