— Он будет писать продолжение за продолжением, превращая свой текст — в жвачку, — Диана грустно вздохнула. Словно заранее похоронив тысячу и одну гениальную книгу Лексы.

— Нет! Так не должно быть! И не будет! Я… Он никогда не опустится до такого!

— Лекса не богат, малыш. Не богат, беден и не очень-то любим остальными. Потому что дурачков сложно любить, понимаешь ли? А ему хочется. Ему хочется, чтобы его любили, хочется общения — живого, настоящего. И потому он создаёт таких, как ты. — Диана посмотрела в мою сторону с нескрываемым укором, будто я была повинна в собственном рождении. Я опустила голову.

— Искра делает написанный текст — живым. Нет-нет, не как тебя, хуже. Представь себе понятие, способное саморазвиваться. Экономику, которая управляет сама собой — заставляет людей заключать друг с дружкой выгодные сделки, обогащает одних, банкротит других. Этакая масса, неподдающаяся контролю. Пока она захочет жить — люди будут торговать. Так, собственно говоря, и появились некоторые Боги.

— А… Белый Лис существует? — тут же вспомнив о нём, вдруг спросила я. Женщина вновь одарила меня укоряющим взглядом и не посчитала нужным ответить. Была нужда, говорить с куклой — о вечном? Но ведь зачем-то же она мне всё это поясняет? Есть же какая-то цель? Почему начальника ОНО ходит вокруг да около и всё никак не перейдет к сути? Словно пытается заранее влить в меня мысль о том, что Лекса — опасней, чем тысяча катастроф.

— Собственно говоря, ты мне нужна за тем, чтобы контролировать его. Я пыталась через других, но это оказалось невозможным. Ты же подходишь на эту роль, учитывая, что он возьмёт тебя с собой. Ты должна будешь следить за тем, что он пишет и в случае чего — рассказать мне.

— Как?

— Я найду способ связаться с тобой, можешь быть покойна.

— Почему вы… — рой вопросов кружился в моей голове, требуя вылиться на голову хамоватой женщине. На голову гигантской женщине, что пышет мне сигаретным дымом в лицо, нависает надо мной всей громадой своей тушей, всячески даёт мне понять, что она — просто больше, сильнее, могущественнее. А потому ей простительно по сравнению со мной — всё. Диана чуть приподняла подбородок, словно подбадривая меня озвучить всё. Что накопилось. Ну-ка, ну-ка, читалось в её глазах, что тебе еще непонятно?

— Почему вы не возьмете его под своё крыло? Не запрете в том месте, где нет ни бумаги, ни карандаша. Ни компьютера? В том месте, где он никогда не сможет ничего творить? — мне на миг представились белые стены сумасшедшего дома, кремовая смирительная рубашка, безумный взгляд некогда умного человека, застывшую навек улыбку идиота. Представила и меня в тот же миг передернуло, чуть не стошнило — было бы только чем.

— Он звезда, малыш, сильная звезда. Звезда талантлива не только в одном направлении — почти в каждом, стоит только освоить искусство в должной мере. Вложить азы, научить паре правильных штрихов — и вот уже две незамысловатые линии выйдут в великолепный рисунок. Научть писать и дать правильную литературу — и смотреть, как его собственный стиль перемешивается с стилями других авторов, создавая этакий гибрид гениальности. Научи его лепить — та сама сможешь продолжить эту линейку. Мы не сможем оградить его от любой возможности творчества. И я отвечу на тот вопрос, который ты не задашь — если мы убьём его сами — до того, как искра выйдет сама, мы можем спровоцировать её выброс. И потому-то за мальчишкой следили сразу же, как только он начал подавать признаки своих умений. Его оберегали — от хулиганов, забияк, задир, разве что пылинки не сдували.

Я смотрела на Диану и на то, как ловко она жестикулирует, размахивает руками, словно вошла в роль доброго учителя. Ещё немного — и она, одухотворен, примется вещать мне о вечном. Я смотрела и не могла понять, как можно уберечь человека — всего одного, но от всех опасностей сразу? Как можно уберечь его от внезапной остановки сердца? От ошибки повара в столовой, например, от пищевого отравления? От желания самоубиться, в конце концов. Но вопрос так и остался в недрах моего сознания, не родился чередой слов, не слетел яркой фразой с губ, остался во чреве размышлений. Диана, кажется, поняла это и ухмыльнулась. Ловкая чертовка, престарелая начальница службы ОНО во всём регионе, просто женщина и… и кто она ещё? В глазах то и дело проскакивали какие-то нечеловеческие блики, словно сверхновые. А, может быть, она сама — аномалия? Аномалия, уничтожающая других, чтобы воцариться и восславиться — над людьми. И потому ловко выискивающая тех, кто богат искрой и делающая из них…

Мне хотелось придумать что-нибудь противное. Что-нибудь этакое, будто Диана хочет убить Лексу. Убить, растоптать все его начинания, его талант, его умение обращаться со словом. И от того больнее было осознание того, что это, на самом деле, не так. На самом деле она всего лишь хочет, чтобы мальчишка прожил подольше, чтобы его искра не вышла — вся, на таких вот как я, на всякую нелепицу, на одну большую, главную книгу. Лучше пусть много маленьких, но больше похожих на водоросли. Безвкусные, зеленые, тягучие… я вдруг почувствовала, что тошнотворный ком вновь подошёл к горлу. Слишком уж яркое у меня воображение, однако.

— Да или нет? Ты меня слышишь? — Диана, кажется, начала нервничать и я только сейчас увидела нотку беспокойства, промелькнувшую в её взгляде. Как только я повернула голову к ней, она тут же успокоилась.

— А?

— Ты согласна стать моим информатором?

Меня все хотят обмануть. Весь мир хочет поиздеваться надо мной. Сначала Юма, затем, порожденная ей же Аюста. Теперь вот Диана — я нутром чувствовала, что верить женщине не стоит, что её цели отнюдь не столь радужны и полны материнских инстинктов попросту уберечь несчастного писателя от самого себя. А заодно, как будто, и весь мир разом. Мне врут — много и постоянно, с желанием и не краснея. Дарят многочисленные улыбки, елейные голоса и полные радушия взгляды. Последнее, впрочем, к Диане не относилось — всё время нашей беседы на меня смотрели презирающим взглядом. Словно я — мелкая, жалкая тварь, одним своим существованием беспокоящая реальность этого мира. Щербинка, трещинка на кувшине идеальности, царапина на душе мироздания. И тысячи, миллионы, мириады похороненных слов. Мне захотелось на миг исчезнуть из этого мира — так, чтобы навсегда. Чтобы попросту никогда не было, чтобы не быть втянутой во всю эту дурнопахнущую историю. Меня наградили жизнью — всего лишь её осколком, а я украла ещё, сделав себя чуточку живее, чем следовало бы. Мир вздрогнул, мир отозвался, мир выплюнул в меня голодную Юму. Мне вспомнилось, как вначале нашего разговора, ещё до того, как Диана объяснила мне все я бросилась на неё с обвинениями, что это она подослала ко мне Юму, что это она хотела заполучить Лексу — себе в пользование, что… и лишь потом, краснея от стыда, понимала, сколь глупо это звучит. Начальница ОНО, великий комбинатор, за раз решающий судьбы, наверно, сотни тысяч людей, гроза тысячи и одной аномалии подстраивает встречу Юмы вместе с полудохлой куклой, ради того, чтобы заграбастать в свои руки человека. Который, как оказалось, всё это время был у неё под ногтём. Интересно. А существует опер группа, способная уничтожить Лексу, если он вдруг сойдёт с ума, а его творчество станет слишком реальным? Существует ли какой-нибудь план, что делать, если он умрёт не своей смертью, даже после всех принятых мер безопасности?

Есть, говорили мне хитрые глаза Дианы. У неё в голове есть тысяча и один план, а ты на самом деле, куколка, тоже часть плана. Одного, большого, далеко идущего. Маленький шажок в большой игре начальницы спецслужбы, цель которой… цель которой?

— А взамен?

— Я не обсуждаю, что ты получишь взамен. «Взамен» — это когда мы полноправные собеседники, а я на данный момент, представь себе, говорю с одушевленным предметом. И, если бы не моя воля и чуточка искры — то и поговорить бы у нас с тобой не получилось.