Жукомысли надоедливым гнусом ворвались в комнату, закружили над потолком, перекрыли самым настоящим роем выход — и тот, через который пришли мы, и тот, через который мы могли бы бежать. Я облизнула вдруг высохшие губы, судорожно озираясь по сторонам? Так, и что делать теперь? Сигануть в окно? Так ведь нет же, словно прочитав мои мысли, ворох мыслей рванулся к ближайшему окну, создав самую настоящую баррикаду. Интересно, а если я брошусь на них с дубиной, или, схвачу, к примеру, со стола подсвечник — мне удастся прихлопнуть хотя бы парочку?

Не убежать, звенели жуки. Н-не убеж-ж-жать, хлопали по воздуху их крохотные крылья. Нам не убежать, я молчаливо посмотрела на Трюку в ожидании ответа. Та отрицательно покачала головой. Поток света рванулся к нам, и мне показалось, что всё моё тело трут мелкой наждачкой — докучливо, не слишком больно, но только сейчас, вот-вот поток искры Элфи слизнет с меня кожу, доберется до мяса, костей, а на прощание от меня останется лишь отчаянный крик. Жить хочу, в который раз ударило у меня в голове. Не хочу — вот так, не хочу растворяться в свободе, не хочу быть питательной массой для другой идеи.

Я припала на одно колено, видя, как Трюка выставила перед собой щит — красный, как и вся её магия. От света это спасало мало. В глазах девчонки скользнуло если и не удивление, то усталость. Презрение к нам в один миг словно корова языком слизнула, сменилось на улыбку. Не коварную, злую, как до этого, а настоящую, живую, добрую — словно Элфи делала благое дело. Свет журчал как ручеёк, а боль всё не приходила. Я чувствовала, как расслаиваюсь, что моё сознание начинает покидать меня, что я вот-вот закрою глаза — и ухну в блаженную тьму. Мне так хочется закрыть глаза и рухнуть туда с головой, так хочется перестать сопротивляться…

Зач-чем, зач-чем — вопрошали, жужжа у нас над головой, помощники Элфи. Им было непонятно, зачем мы боремся, почему не хотим стать частью — её? Богиня спустилась с небес, чтобы сделать благое дело. Она снизошла до двух пришелиц, до двух юродивых, до двух ущербных. Им не повезло — реальность выплюнула их в мир всего лишь недописанными, нерожденными идеями. Выкидыш искры, недоношенность таланта. Она хочет пустить их в себя, подарив тем самым вторую жизнь, а они, неблагодарные, сопротивляются, смеют сопротивляться!

Уши заложило от грохота — казалось, сам замок не выдержал нашего с Трюкой богохульства и решил лопнуть. Стены пошли трещинами, развалились, в конце концов — черная бесконечность утянула, поглотила в себя остатки кирпичей, обнажая перед нами черную ночь — нет, не ночь. Что-то другое.

Началось, промелькнула у меня мысль в голове. Началось — восторженно отозвалась нотка азарта, уже привыкшая к ночным бойням. Началось, устало вздохнула я, поняв, что замок растворяется в черноте мглы, оставляя нас всех наедине, друг с дружкой. Неизведанный мир черных стен, огромная коробка, которой накрыли сверху. Сюда меня утаскивала Юма, здесь же, в этой черноте, в которую я провалилась вместе с Аюстой и Черной курткой, и помогла её одолеть. Мышь неразделенной любви, скакала перед глазами голодным вурдалаком, обнажая гнилые зубы и синий шершавый язык перед тем, как Трюка пришла мне на помощь. Интересно, а мы всегда попадаем в одно и то же место, или каждый раз, при каждом столкновении искры — оно разное? Наверное, разное…

Несмотря на непроглядную тьму я видела Трюку — отчетливо и хорошо, как саму себя. Девочка стояла напротив нас — одна против двоих. Мы здесь — гости? Нет, мы жадные до чужого разбойники, что вторглись в её владения прямо во время городского патруля. Нагло, своевольно, безобразно вторглись и посмели огрызаться на все её попытки оказать нам гостеприимство. Мне почему-то захотелось ухмыльнуться — криво, некрасиво…

За спиной остроухой малютки ветер вьюнами поднимал невесть откуда взявшийся песок, малолетним проказником тащил его за собой, словно нить, норовил швырнуть прямо в лицо — горячей горстью.

Я бросила взгляд на Трюку, ожидая, что будет дальше. Единорожка молчала. Прежде, вытаскивая меня из передряг, не давая мне потонуть в желчи цинизма или погрязнуть в многообразии оттенков любви, сейчас она бессильно смотрела на свою противницу, тяжело дышала и, казалось, не знала что делать. Ветер сошел с ума и взвился, окружил собой маленькую рабыню — я было бросилась к ней, в благостном порыве спасти девчонку, но меня в тот же миг отшвырнуло волной — жаркой, горячей, нестерпимой.

— Трюка?

— Молчи, — единорожка щурилась. Она поедала глазами девчонку, задавая немой вопрос — что же дальше, малыш?

Песок окутывал девчонку. Песок далеких пустынь, песок приключений, вихрелетов, рыцарей на мотоциклах, песок непонятной свободы, песок рабства. Эльфа купалась в его волнах, застыв на одном месте в неестественной позе — словно кто-то заставил её остановиться прямо во время замысловатого странного танца.

Кругом, осеняя нас собственным величием, царил его темнейшество Мрак. Живой, голодный, жадный до хлеба и зрелищ. Хлебом, впрочем, он решил пренебречь. Песок в одно мгновенье разделился надвое, хлынул двумя потоками на руки девчонки и вот тогда блеснули острые, как злая сатира, клинки — целых десять, по одному на каждый палец.