Шрифт:
Хотела чуть-чуть его отодвинуть, но он перехватил мои ладони, поднял их вверх, уверенным жестом положил на свои ключицы и доверчиво склонил голову набок.
— И как это понимать? — пропыхтела позади него возмущенным ежиком.
— Согласен. Тоже пребываю в крайней степени недоумении, — совершенно неожиданно поддержал мои возмущения и Филипп.
Никита проигнорировал реплику брата, а ко мне развернулся в пол-оборота и лукаво сверкнул глазами:
— Ты сама выбрала меня своим Повелителем.
И опять отвернулся, как будто вопрос улажен и мы все решили, и главное будучи уверенным, что теперь я послушаюсь!
Вертелась у меня фраза на языке, что никого я не выбирала! Это он просил называть себя Повелителем! И если вчера это было уместно, смешно и забавно, то сегодня…
Единственное, что осталось сегодня — это значение слова.
И нет у меня объяснения, почему вопреки вчерашним угрозам я не стала его душить при первой возможности.
Быть может, виной тому его напряженное ожидание, которое я практически осязала. Быть может, сыграло роль затянувшееся молчание Филиппа. А может быть, и скорее всего, дело именно в том, что мне хотелось прикоснуться к этому самоуверенному мужчине, ждал этих прикосновений, и не просто доверился мне, а поверил.
Поверил, что я это сделаю.
Прикоснусь к нему. Так. При человеке, к которому безуспешно пыталась приблизиться целых пять лет, и который наконец-то шагнул ко мне.
Осторожно погладила ключицы Никиты. Помедлила. Я понимала, что если сделаю, как он просит, это будет не просто массаж, вернее, совсем не массаж. А мой шаг от другого мужчины — к нему.
И когда мои пальцы принялись разминать сильные плечи, я услышала резкий выдох Никиты и поняла — затаил дыхание, ждал! И легко различила едкую усмешку в голосе другого мужчины, который, поднявшись с бревна, обронил:
— Так я и думал: женщины способы принять, потерпеть, приспособиться к тому, кто удобней и ближе, но не любить!
Дышать стало трудно — жадно хватая ртом воздух, наткнулась на взгляд чайных глаз, и поняла, что не легче. Жжет… першит… обжигает от этого льда…
Он знал. Откуда-то знал, что все эти годы… И теперь насмехался! И, пожалуй, имел полное право, вот только…
Когда ржавые доспехи пали, освободив мое сердце, я вкусила глоток воли и радости. А когда рассыпались в прах, и когда сердце и душа нараспашку… Невыносимо обидно, стыдно и больно даже от взгляда.
Принять, потерпеть, приспособиться…
Так он думает обо мне. Обо мне и Никите.
Мои пальцы перестали порхать.
Опустились на бревно уставшими, безликими мотыльками.
— Не переживай, девушка с волосами цвета топленого молока, — утешил меня Филипп. — Быть такой же, как все, не так плохо. Даже если это позиция не только ниже, чем пьедестал, на который тебя возвели незаслуженно. А куда ниже плинтуса.
Он еще только договаривал последнее слово, а черный вихрь, тихо отдыхающий передо мной, уже взметнулся и обрушился на невозмутимую глыбу льда…
И понеслось — лед и пламя! Дикая смесь, которая, оказывается, способна не только тлеть, но гореть и пылать так ярко, что больно глазам!
Мужчины боролись молча, сжигая в этой борьбе все обиды — не только сегодняшние, но и те, что скопились за долгие годы.
Послышались женские крики, чей-то вой и возмущенное карканье любопытной вороны — она, понимаешь ли, отдыхала на ветке, почти спала, а тут…
Я подскочила, попыталась разнять мужчин и…
О том, что это не просто необдуманный, а очень глупый поступок поняла уже во время непродолжительного полета на трассе — от чьей-то руки до бревна. Помнится, я еще успела машинально порадоваться — хорошо, что дерево-то обтесанное!
А потом все. Наступила темнота, в которую я окунулась без страха, зная, что когда меня приведут в чувство, мои волосы стопроцентно будут без иголок от ели, туи и чего там еще?..
Нет, падать было бы мягче, но мне как-то зеленый цвет не к лицу!..
Глава № 24
Я лежала в постели, под клетчатым розово-желтым пледом, держала в руках чашку с горячим отваром, который должен был быстро поставить меня на ноги, и, честно говоря, не имела ни малейшего желания подниматься!
Тут столько внимания, понимания, на меня смотрят с сочувствием и добротой, а если я встану…
— Выпей, Аня, — уговаривала Инга Викторовна, которая первой навестила меня после удара об дерево и принесла этот отвар. — Ты сразу почувствуешь бодрость, небывалый подъем, желание двигаться, действовать!
Помня ее обещания утром, до бодрящей пробежки, с которой я вернулась, едва волоча свои ноги, с сомнением взглянула на чашку.
— Правда, Аня! — раскусив суть моего промедления, заверила Инга Викторовна. — Этот отвар я часто делаю для Ивана Петровича! И сегодня заварила гостям — им всем очень понравился этот вкус! Они так хвалили!