— Я сама их видела один единственный раз! — понимала, что оправдываться ни в коем разе нельзя, и не могла остановиться, аж захлебывалась словами: — Это нам мужчины на восьмое марта в этом году подарили! У нас все девочки были в шоке, но ты же знаешь этих мужчин! Я не имею в виду тебя! Но у большинства из них беда не только с фантазией, но и с тактом! И с чувством юмора тоже!

— Да не скажи, как-то ты к ним несправедлива, — Никита качнул головой и трусики заодно. — С чем, с чем, а с фантазией у ваших мужчин как раз все в порядке. Самоуверенность явно страдает, задавили вы их там каблуками, а фантазия еще живенькая такая, еще трепыхается.

Никита развел трусики в стороны двумя пальцами, и они протестующе треснули, но не порвались.

— Надо же, видимо, дорогие, — оценил подарок Никита. — Впрочем, да, тут же такой дорогой бонус внутри… я бы сказал, для мужчин с низкой самооценкой просто бесценный…

— Никита! — попыталась я спасти и трусики, и свои щеки, которые устали то заливаться румянцем, то пылать жаром. — Это не то, что ты думаешь!

— Да уж наверное, — поддакнул он снова покладисто и чуть-чуть заторможено, во все глаза глядя на то, что находилось в руках. — До этого я был уверен, что у тебя в твоем переводческом коллективе пять женщин неопределенного возраста, одна девственница и три хлюпика. А теперь знаю, что там пять женщин в самом соку, одна чудом оставшаяся девственница — при таких-то подарках, и три будущих кастрата. Говоришь, подарок делали вскладчину? Тогда я тоже могу сэкономить и предложить им процедуры кастрации не у доктора, а у знакомого ветеринара. Он, кстати, мне должен — я помогал открыть ему клинику без кредита…

— Никита! — несмотря на его угрозы, я рассмеялась и снова попыталась освободить из захвата трусики.

А он снова не позволил мне этого сделать. Более того, растянул еще шире, заставив не только вновь застонать двум незаметным швам, но и отчаянно дрогнуть тому, что теперь явно бросалось в глаза.

— Вот что, мой эротический страусеныш, — ловким движением всего одного пальца мои трусики вылетели из машины и приземлились у края дороги. — У меня для тебя две хорошие новости. Первая — если я только пойму, что ты готова меня принять, такие трусики тебе не понадобятся. Более того, тебе будут мешать любые. Ну кроме, пожалуй, тех, что с красивым бантиком.

Он завел машину и взглянул на меня.

— Это ясно?

— А второе? — не спешила я соглашаться.

— Второе проще, но уже без вариантов и уступок с моей стороны, — огласил он, с силой сжал руль и придвинулся так близко ко мне, что я снова рассмотрела рыжие черточки в его темно-карих глазах. — Ничего из того, что тебе привезла Веселкина для пикника, ты на пикник не наденешь!

Никита был очень серьезным. И грозным. Не выдержав, я улыбнулась, а потом рассмеялась, что он расценил так, как было ему удобно — а именно за мое безоговорочное согласие.

— Отлично, — Никита кивнул и отстранился.

Машина двинулась с места и неспешно покатила в сторону коттеджа, к гостям и папе, который, уверена, снова будет терзать меня взглядом. Грустно вздохнув, я бросила взгляд в боковое зеркало, и увидела, как от блок-поста отдаляется худощавый паренек, тот самый, которого мы встречали вчера на озере. Немного помедлив, но думая, что мы далеко и его не видим, он стремительно несется к черному пятну на асфальте, склоняется над ним, а потом резко выпрямляется и, не сдержав удивления, кричит возмущенно:

— Извращенцы! Я же говорил: извращенцы!

Мы с Никитой переглядываемся и, не сбавляя скорости, несемся дальше. А из нашей машины пареньку слышен ответ — наш смех, дружный и беззаботный. А еще понимающий. Потому что мы-то знаем, что он увидел — черные женские трусики, а внутри них такую же черную, мягкую, но упругую, анальную пробку.

— Извращенцы! — слышится вновь у первого поворота.

Машина и смех проносятся дальше…

— Знаешь, — говорит Никита, когда паренек остается далеко позади. — Он так настойчиво называет нас извращенцами, что мне уже не терпится хоть как-то оправдать это прозвище.

Я отмалчиваюсь. И только смотрю, как хитро и уверенно мне улыбается в зеркале тот, кто еще вчера был для меня только другом.

По мере приближения к дому родителей Никиты, мое настроение падало. Стыдно признаться, но когда мы проезжали мимо озера, я даже язык прикусила, чтобы не напроситься на срочный урок плаванья. Удержало понимание, что никуда я не денусь от папы Никиты, и все равно произойдет то, что произойдет.

— Одна медаль за твои мысли, — бросив на меня быстрый взгляд, озвучил Никита ставку.

Я благосклонно приняла шоколадную медаль, которую он достал из бардачка, быстро избавила ее от фольги и бросила сладость в рот, чувствуя, как стремительно понижается градус личного стресса.

— Так, я понял свою ошибку, — ловким движением руки Никита достал вторую медаль из своего бумажника и покрутил ею перед моим лицом. — Озвучишь то, что тебя беспокоит — и я тебя немного утешу.

— Действительно, немного, — рассеянно буркнула я.