— Кто заменит Радона? — изрек наконец Кириак, и ткнул пальцем в грудь Наины. — Ты, женщина, тебе нельзя!

— Я дочь Ратмира, славного вожака, который правил вами справедливо, не закрывал ход к священному дубу даже от простых смертных! — вошла в кураж Наина, отпущенная Кириаком, который открыл от удивления рот. — Соберем прямой совет сейчас, немедленно, и решим, кто! Я не стану нарушать традицию! У меня есть свой кандидат, Антоний Крюков!

Все посмотрели на парня, он стоял с поднятыми вверх руками и шептал заклинания, — отец говорил, что дело не в громкости произносимых слов, а в их правильности. Он больше не орал, в горле пересохло, руки почти онемели, в голове гудело от рыка оборотня, впрочем, тоже заметно слабеющего.

— Крюков ведьмак, он не может стать нашим вожаком! — выкрикнул кто-то из оборотней. — Никогда такого не бывало, что ведьмаки всем заправляли!

— Не было, значит будет! Кто-нибудь из вас решился нанести удар Радону?! — Наина ловила момент. Стоя твердо на ногах, в кожаном одеянии, она делала широкие взмахи руками, гордо вскидывала голову. — Нет! А он нанес, и еще какой! Он сильнейший, а у нас такие в чести, невзирая на породу. К тому же он из древнего ведьмаковского рода, он единственный, кто решился на конфликт с нами. Мы всегда уважали силу, почему сейчас вы оспариваете это? Устроим чрезвычайный совет прямо под окнами этого дома!

Закончилось все тем, что оборотни подхватили раненого вожака под руки и потащили из комнаты на улицу. В опочивальне остались Антоний, Наина и Маша. Последняя все время разборок лежала в постели, зажав руками голову и зажмурившись.

— Вставай, не бойся, все закончилось, — сказала ей Наина с усмешкой. — Какие же жалкие эти непосвященные. Трясутся от любого колыхания воздуха…Чего вы в них находите? — небрежно спросила она ведьмака.

Антоний не ответил, только прикрыл Машу испачканным кровью оборотня одеялом и взял ее на руки как ребенка. Куда теперь им идти, он не знал, — наверное, нужно было бежать без оглядки из логова оборотней, потому что смена вожака не сулила ничего хорошего всему Предгорью. Смута одна и междоусобица. Слушать бредни Наины о том, какой он храбрец никто не станет, да и Радон вполне еще может поднять голову и обрушить весь гнев на Наину и на него, Антония.

— Куда ты? — удивилась предводительница клана, — Я обещала им, что ты будешь вместо Радона! Чего трусишь? Всего-то надо инициацию у священного дуба пройти, ну повесишь семь дней на дереве. Мой отец висел, Радон висел!

— Не чуди, Наина, — обернулся на пороге ведьмак, — я полукровка, кто в меня поверит, кто за мной пойдет? И нет у меня никакого плана. Я спасал Машу и исправлял ошибку брата, власти не хотел, повиновения не хотел! — пока он говорил, Маша обхватила его шею своими тонкими руками и смотрела то на него, то на Наину, ожидая чего-то.

— Это ты чудило, ведьмак! Такой шанс редко кому выпадает, не отказывайся! — вскричала Наина на слезах, завидуя Машиной беззащитности. — Куй железо, пока горячо, пока народ не опомнился и не нашел другого кандидата! Поехали к священному дубу, я помогу тебе подготовиться к посвящению. Марию оставим у отца. Потом приедешь за ней, если захочешь…

— Послушай Наину, — вдруг заговорила Маша тихо. — Священный дуб должен быть под охраной такого, как ты. Ты не боишься ничего, при этом у тебя есть сердце. Иди, не сомневайся…

— Вот видишь, даже Маша не против! — подхватила Наина порывисто.

Судьба Антония была решена. Дальнейший путь обозначен, — дорога к священному дубу была не так далека по расстоянию, но имела свои особенности в философском смысле. Об этом говорил отец, когда младший сын просил рассказать о чудесном дереве, которое ветвями упиралось в небо.

С Машей ведьмак расстался в Коляде, куда он принес ее на руках, завернутую в одеяло из дома Радона. Два главных трофея, — невеста оборотня и его кровь на тряпке придавали Антонию сил, он и не заметил, как пронес их более двадцати километров под ветром и дождем, по ухабистым грунтовым дорогам.

Собаки во дворах обывателей рвались с цепей, кидались на заборы, чуя ведьмака, кошка в доме отца Николая забилась в угол и готова была просочиться сквозь стену, когда Антоний вошел в сени. За ним шел священник, одновременно радостный и неприятно удивленный. Радовался он возвращению дочери, неприятно удивлялся упрямству сына Ивана Крюкова, осмелившегося войти в селение, где ведьмаков отродясь не видели и заочно считали их вестниками несчастья. Это он еще не знал, что на окраине леса Антония поджидала Наина, — в Коляду она не вошла, боялась расправы.

— Неси ее сюда, сюда, — хозяин указывал Антонию на дверь Машиной комнаты. — Она же ни ранена, ни избита…?

— Нет, папа, я цела, — отозвалась Маша из одеяла. — Налей в ванну воды, мне нужно помыться. Потом приготовь поесть. Мы голодны и замерзли…

Антоний улыбнулся, вспомнив, как по-женски командовала в их доме мать. Отец тоже беспрекословно ей подчинялся, несмотря на крутой нрав ведьмака. Остаться бы в Коляде навсегда, стать простым парнем, но вместо этого придется тащиться через лес и болота к священному дубу. Машу он бережно уложил в постель. Та скинула с себя одеяло, забыв о наготе, ойкнула, вскинула на Антония глаза, уже совсем не такие испуганные, даже лукавые, и попросила: