— Ты мне за нее ответишь, — Юлиан сузил черные птичьи глаза, хищно приподнял угол большого рта. Вскинув правую руку, он достал из ниоткуда меч и встал в позу нападения. — Защищайся, полукровка! Где твой меч?

Меча у Антония, конечно, не оказалось. Никто ему не подсказал, что у священного дуба его будет поджидать маг, способный извлекать из воздуха оружие. Ведьмаки так не умели, все, чем колдовали, чем убивали и защищались, они делали своими руками, из металла, растений, кожи, костей и тканей… Еще были знаки, которые складывались из рук и пальцев. Они составляли «арсенал» защиты и нападения, бывший всегда при них.

— Не надо пугать меня, маг. Ты прекрасно знаешь наш род, мы не фокусничаем. Да и имеешь ли ты право махать мечом на священной земле? — заговорил Антоний угрюмо. — Дай мне пройти испытания. Пройду, я приму твой вызов. Не пройду, там посмотрим, я не знаю, чего ждать, поэтому обещать ничего тебе не могу!

— А ты весь в отца, честный, неулыбчивый, и до баб охочий, — хмыкнул маг и махнул мечом. Тот, блеснув в ровном свете, струящемся с небес, свистнул перед самым носом ведьмака. — Защищайся, Крюков, раз посмел коснуться Наины! Тебе что, ведьм в округе мало, или ты и тут по стопам Ивана Палыча пошел, предпочитаешь колядских девочек не целованных?

— Мне можно, я же полукровка! Это негоже магу с твоим высоким происхождением хотеть лесную бабу! — рассмеялся Антоний. — Твой папаша знает об этой твоей страсти, по шапке не получишь? Птицы с волками не сношаются!

Он поднял руки и сложил пальцы в знак защиты, — треугольник. Меч, послушный в руках мага, снова пролетел мимо ведьмака. Маг крутился на месте, прыгал, нападал, но близко подойти к противнику не мог. Чтобы остудить пыл влюбленного мага, ведьмак начал читать заклинание, каждое слово он выговаривал точно, как учил отец, точно и правильно. И заклинание действовало, резало слух, вибрировало в костях, лишало воли.

— Заканчивай эту бестолковщину, Юлиан! — выкрикнул Антоний. — Убирайся отсюда, иди приласкай свою Наину, не сдерживай себя, коли любишь ее! Не теряй время, и не повторяй моей ошибки! — он медленно сделал из пальцев шар. Это уже был знак нападения. — Вот, глупец! Сам виноват…

В мага полетело невидимое «ядро», — энергия, возникшая в руках ведьмака, — оно сбило мага с ног, угодив ему прямо в лоб. Упав на спину, Юлиан раскинулся на зеленой поляне черной звездой. Меч, вспыхнув ярким пламенем, растворился в воздухе.

— Говорил же мой отец твоему, что колдовство отличается от магии основательностью, — заговорил Антоний, опустив руки и подойдя к магу, глянул на него сверху. — Полежи, дружок, отдохни. Вижу теперь, что отцовские уроки не прошли даром. Хорошо лежит, стервец!

Когда ведьмак подошел к дубу, тот оказался исполински высоким и мощным, — верхушки не видно в облаках, ствол не обхватят и пять человек. Гул и шелест от него исходили, словно от громадной печи.

Антоний опустился перед деревом на одно колено, приложил правую ладонь к сердцу и преклонил голову. Ему захотелось обратиться к нему, как к живому существу, что он и сделал громким шепотом:

— Здравствуй, великое древо! Знаю, что недостоин укрыться в твоей тени. Прими меня таким, какой я есть, и подскажи, каким я должен быть!

Вместе с зимой в Предгорье пришли неприятности. В начале недели в Коляде рухнул мост, связывающий берега реки, единственный зимний путь в город. По льду народ давно разучился переправляться, да и река порой не замерзала до середины января. Потом на селения стали нападать волки, самые настоящие, голодные и ради прокорма убивающие собак, кошек и лошадей. Чтобы сохранить скотину во дворах, мужики дежурили по ночам с ружьями наготове. А снег все валил и валил, не переставая, заносил дороги, заметал тропы, гнул и ломал деревья.

Маша, накинув поверх сорочки мутоновый полушубок, вышла из дома, тихо прикрыла за собой дверь и спустилась на последнюю ступеньку крыльца. От слез резало глаза, ветер бросил ей в лицо пригоршню колючих снежинок.

Ни души, ни звука, люди и животные еще спали. Рассвет едва пробивался сквозь зимнюю ночь. Машу разбудил странный сон, ей снилось, что история с ведьмаком Антонием и оборотнем Радоном ей приснилась. Никогда не любил ее никакой Антоний, никто ее не похищал. Выдумала она все от скуки. Особенно больно ей было от того, что не любил ее ведьмак Антоний, именно поэтому она проснулась в слезах, плакала навзрыд в подушку. Сколько времени прошло с тех пор, как он принес ее и оставил в Коляде? Кажется уже много-много дней минуло…

Люди к дочке священника, пропавшей куда-то внезапно и появившейся неизвестно откуда, теперь относились не так тепло, как раньше, с подозрением оглядывались ей вслед, когда случалось ей проходить мимо. Мало ли с кем якшалась там девка, откуда возвратилась, слых был, что у ведьмаков Крюковых гостила, — та еще семейка. Старший Крюков лет двадцать пять назад из Коляды девушку похитил, младший, сын похищенной дурак-дураком, как водится.

Что же это за наваждение такое? Время утреннее, пусть и темно еще, а Коляда спала, казалось, беспробудно. Маша вернулась в дом, заглянула в комнату отца, — он спал под образами, у него в ногах дрыхла кошка, обычно чутка и резвая, без нее не встанешь, не ляжешь. Выходит, одна она, Маша, не спит, думает и тоскует о ведьмаке Антонии.