Незадолго до этого, как-то ночью я пришла на кухню, села за стол, закурила и махом, за несколько минут, написала Тому длиннющее письмо. Зачем я писала, что я хотела вообще донести совершенно незнакомому английскому мужику, я сейчас не понимаю совершенно. Но, не дав себе одуматься, следующим же утром бросила конверт в урну на почте. Постояв около нее с минуту, наконец подумала: «А я, случайно, не дура?».

Но дело было сделано, просить выловить письмо у сотрудников было уж совсем унизительно, и я, расстроенная, униженная самой собою, побрела домой.

Ждала ли я ответа? Солгу, если скажу, что нет. Понятное дело, что знала, знала прекрасно, даже тогда, находясь, как говорят психиатры, в этом идиотском особом состоянии сознания, знала я, что ответа не будет.

Но постылая бабская сущность периодически попискивала: «А если ответит? А если?».

«Х*й там», – быстро затыкала я ее, но настроение после этого внутреннего диалога заметно портилось.

А потом я перестала ждать.

А потом я стала тем, кем стала… И так мне нравилось мое равнодушие, так мне нравилось мое спокойствие. Для полного и безграничного счастья мне и нужно-то было лишь – отсутствие каких-либо чувств… И меня уже даже не напрягал маячащий на горизонте развод. Трудно сейчас объяснить, что изменилось в отношениях: ни ненависти, ни презрения, ни отторжения у меня не было к Максиму. Я вполне могла бы даже продолжать с ним дружить и после. А он бы не смог.

Одна из подруг как-то ляпнула на все это: «Просто рядом не тот принц».

«Какой, нах*й, принц, – быстро ответила тогда ей, закидывая стетоскоп в саквояж, – мне никто не нужен».

Я упала за барную стойку первого же попавшегося по дороге паба и закрыла лицо ладонями.

Что испытала я, увидев его сегодня утром? Сначала, наверное, восторг, крайнее удивление. И почему-то сразу появилось ощущение, что я перед ним обнажена. Он так легко считывал тот невразумительный калейдоскоп эмоций с моего лица… Он словно сразу в душу глядел, не спрашивая разрешения.

Потом дикий страх. Страх из-за того, что я подвергла его жизнь опасности. Я бы и бровью не повела, окажись на его месте другой человек. Почему мне до сих пор так важно именно его благополучие, его жизнь?

А уже в кафе, на краткий миг все же встретившись с ним глазами, я осознала, что он единственный в мире человек, который в силах меня разрушить. Своей этой еб*чей заботой, добротой, мягкостью, своим этим чистым взглядом.

И тут я уже испугалась за себя, да так, как никогда в жизни. Меньше всего на свете я хотела вернуться к тому дурацкому, медовому состоянию, той захлебывающейся нежности, ранимости и безоговорочной зависимости от него, тем более, волею какой-то нелепой ошибки будучи рядом с ним. Раз удержав свои эмоции в узде, я не могла себе гарантировать, что, продлись это общение еще немного тогда или, не дай-то Бог, повторись подобная встреча еще, я бы не растаяла под его взглядом и не потонула бы в каким-то чудом реанимированном потоке уважения и любви. А там – по-новой: трепет, надежда, тоска, боль, разочарование, холод… Кол-мочало, начинай сначала!

«На хрен, на хрен, на хрен… – пробормотала я, опрокидывая в себя залпом порцию вискаря, заботливо предложенного мне миленьким барменом. – Ты не пройдешь!»

После четвертого стакана живительного напитка дух мой скис окончательно, но, по крайней мере, меня отпустила эта нелепая, раздражающая дрожь. Расплатившись, я поднялась и уже спокойным шагом выползла из паба на свежий воздух.

– Когда я в последний раз квасила до полудня? – пробормотала себе под нос и тихонько рассмеялась.

Нужно что-то ответить Максу, нехорошо получается… Я полезла в карман плаща за телефоном, рука, не нащупав смартфона, застыла.

Оставила! Оставила в кафе!!! И наушники, и телефон…

Запрокинув голову к небу, я испустила тихий, душераздирающий вой.

Придется возвращаться… Вряд ли, конечно, сотовый еще там… У нас бы уж давно подрезали, но, быть может, в Лондоне с этим дела обстоят немного иначе?

Уилсон растерянно кивнул вошедшему в туалет рыжеволосому пареньку. Поймав его удивленный взгляд, зачем-то выдавил улыбку, отвернулся, шагнул к широкому зеркалу, оперся на раковину влажными ладонями и уставился на свое лицо.

Очень-очень-очень странное утро… Самое странное утро в его жизни. Незнакомка, цитирующая Чехова в кафе, сбитый, искалеченный парень. Его собственные руки, зажимающие чужую артерию, кровь на одежде, снова странная русская девушка, затаскивающая его в мужской туалет и зачем-то отмывающая ему ладони. Ее голос с забавным акцентом, отчитывающий его, Тома Уилсона, за, наверное, самый безумный и сильный поступок в его жизни, такое внезапное исчезновение…

Мужчина улыбнулся своему отражению. Совершенно непонятно. Бывало ведь наоборот: он сбегал от фанаток, но чтобы поклонницы – от него? Том отвернулся от зеркала и вопросительно приподнял бровь.

Выходя из туалета, он столкнулся с молоденькой барышней, в глазах мужчины мелькнули чертенята. Чуть склонившись над нею и упершись в лицо напротив проникновенным серо-голубым взглядом, он максимально «бархатно» поинтересовался:

– Мисс, скажите, у меня все в порядке с лицом? – Том расплылся в яркой улыбке.

– О-о-о-у-у… – восхищенно выдохнула ему в лицо девушка, прижав руки к сердцу.

– Ну, тогда я даже не знаю… – Уилсон резко выпрямился и нахмурился. – Спасибо за помощь, хорошего дня!