Однако, что Дионисий, что Иоасаф знали о том, что происходило на севере. Они ведали о том, что Московская держава три года назад сумела разгромить армию Крыма и захватить Казань, подчинив ее своей власти. А год назад – заняла Хаджи-Тархан, посадив там своего человека. Через что утвердила свою власть над Волжским торговым путем, нарушив монополию султана на торговлю с экзотическими странами.

А ведь совсем недавно эта северная держава не воспринималась серьезно. Да и что там вообще могло разумного и могущественного зародиться в диких северных лесах?

Однако оба патриарха прекрасно знали летописи и провели аналогию с османами, которые начинали также. Еще каких-то три века назад не представляли из себя ничего значимого. Дикари-дикарями. Но им явно благоволил Всевышний. И они воевали. Успешно. Громя всех вокруг. Отчего патриархи и задумались – не являются ли успехи московского правителем первыми дуновениями «ветра перемен»?

И будь их воля, то они, конечно же, не стали бы вообще никак реагировать на происходящее в Москве. Но вмешался султан, углядевший в происходящих событиях прекрасный повод для мощного удара по неприятному противнику…

Иоасаф довел решение Вселенского Собора для абсурда с целью не ослабить, а укрепить это «дуновение». Ведь, несмотря на «симфонию» мало кому из церковных иерархов нравилось господством мусульман. Более того, кроме официального посольства он отправил в Москву и тайную делегацию, дабы объясниться. И даже передал подарок – меч Константина.

Строго говоря это был просто дорогой меч, изготовленный известным мастером в Италии в начале XV века. Кому конкретно он принадлежал – не понятно. Скупые украшения эфеса и яблока с рукояткой говорили о боевом оружии, как и следы его использования в бою – зарубки да царапины.

Настоящий это был меч Константина или нет – не известно. Вполне возможно Иоасаф поступил также, как и много раз поступали до него – взял первый подходящий артефакт и провозгласив его чем-то, чем считал нужным [41] . Для верующих людей это не важно. Для них важнее фактор социальной истины. То есть, когда тот или иной факт признавался истинным только потому, что так считает большинство.

Москва, как и предполагал патриарх, не приняла решение Собора. Слишком уж оно было лютым. Но главным компонентом, без которого бы ничего не сработало, стало упразднение московской митрополии. Да не просто так, а с подчинением Москвы Киеву, а точнее Вильно.

Этой истории было много лет.

Борьба между Москвой и Вильно за объединение Руси привело во времена Ивана III к образованию двух держав, представлявших собой, по сути, Западную и Восточную Русь. То есть, Великое княжество Литовское и Великое княжество Московское.

Чтобы уменьшить напряженность между ними патриарх в свое время утвердил митрополию в Киеве. Чтобы в каждой державе она была своя. Сейчас же, упразднение митрополии в Москве ставило ее в прямую зависимость от Вильно. На что никто в Восточной Руси, разумеется пойти не мог. Во всяком случае, открыто сие признать и не оказаться при этом изменником в глазах остальных.

Так что все – от простых ремесленников до бояр выступили очень монолитно и сплоченно. Решительно заявив, что попы увлеклись. Само собой, в резко матерных выражениях заявив это.

Зачем это было нужно Иоасафу?

Ясно же как божий день. Чтобы лишить султана рычага влияния на Москву. То есть, патриарх поступил точно также, как и ранее с Литвой. За тем исключением, что открыто он все это провернуть не мог. А потому прибег к хитрости…

– И не сметь их грабить и, упаси Боже, убивать! – громко рявкнул Царь, когда послы покидали Грановитую палату.

Слишком уж характерными были взгляды многих присутствующих.

Все поклонились, принимая слова Царя.

Послы ушли.

Царь же, не медля более, махнул своему человеку. И в палату внесли поднос с мечом, что лежал там на красной бархатной подушке. Поднесли к Иоанну Васильевичу.

Тот встал.

Преклонил колено перед этим мечом, отставив посох слуге.

И осторожно, словно великую реликвию, принял оружие в свои руки, взяв с ткани.

Поцеловал клинок.

И громко произнес:

– С этим мечом сражался последний Царь Рима – Константин. Крепко сжимая этот меч в своих руках, он пал сраженный, до последнего вздоха сдерживая турок в воротах Царьграда.

Пауза.

Он обвел взглядом всех присутствующих.

– Он был родным дядей моей бабки – Софьи Фоминичны, матери моего отца и супруги моего деда. Целый век минул с той поры. И никто не посмел принять меча и продолжить славное дело защиты веры христовой. Посему я, волею Всевышнего, принимаю сей меч. Ибо два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывать!