Строго говоря, молодой сотник ждал гонцов раньше. Но получилось так, как получилось. И вот теперь мерно покачиваясь он подъезжал к околице городской.

– Это еще кто? – удивился Иван Шереметьев, взобравшись на крепостную стену, откуда лучше было видно округу. Он туда полез сразу, как услышал вести о приближении еще одного отряда крупного.

– Сотня Андрея сына Прохорова.

– Сотня? – переспросил князь, округлив глаза [43] .

А там, на околице, под хоровое пение втягивался отряд.

Сильно мудрить Андрей не стал.

Взял за основу знаменитую композицию «Ты ждешь Лизавета» и переделал ее под местные реалии. Там ведь второй куплет полностью противоречил сути поместной службы. Уезжали на нее не осенью с тем, чтобы вернуться весной, а наоборот. Ну, в идеале.

Переделывал, правда, не он, а Марфа. У самого парня никаких поэтических дарований не имелось. Но супруга справилась без особых усилий. Переписала второй куплет, переведя подспудно всю песню на местный вариант русского языка, придерживаясь правил силлабо-тоники и общего ритма, мелодики. Из-за чего «обработать напильником» пришлось основательно. Однако оно того стоило.

Когда сотня грянула хором – прям прониклась вся Тула, ну та, что вышла поглазеть, узнав о подходе нового крупного отряда. Люди то думали, что это еще какой-то служилый город подходит, а тут такое удивление.

Войска, что пришли с князем Шереметьевым, тоже слушали. И им тоже было по душе то, что пели помещики Андрея. Особенно в сочетании с весьма эффектным внешним видом всей этой процессии.

Впереди – сотник, подняв забрало своего шлема.

За ним – командирское отделения.

Прапорщик со знаменем Андрея, ну, то есть, прапором в руках. Его полностью переделали сделав размеров локоть на локоть [44] . Основа – вишневый бархат шелковый. Дорогой – жуть. Потому и немного. По нему аппликация белым шелком в виде оскаленной пасти лютоволка. А по краю – золотая бахрома. Здесь же находились горнист, сигнальщик и шесть вестовых. Они имели полный комплекс стандартного защитного снаряжения воина, но вместо пики получили короткое копье на лямках.

Потом – шли десятки. Во главе каждого – десятник. За ним первое, второе и третье отделение, состоящее из урядника и девяти воинов – рядовых. Эти все снаряжены по полной программе, и в качестве основного оружия имели пики. Их, правда, так не называли, именуя ломовыми копьями, но сути от этого они своей не меняли.

Далее двигались послужильцы Андрея. Строго говоря, командирское отделение тоже состояло из послужильцев. Но не суть. Эти послужильцы также были снаряжены в полный комплекс защитного снаряжения, кроме наруча и большого щита [45] , только вооружены иначе. На поясе сабля и саадак с колчаном под двадцать стрел. И у седла еще два колчана по три десятка в каждом. Из-за чего у молодого вотчинника получалось двадцать три тяжеловооруженных конных лучника с приличным запасом стрел. Плюс, как и все воины тульского полка, они, вслед за Андреем перешли на шпоры. Что было большим подспорьем в маневренном бою.

Далее, за послужильцами, следовали казаки и обоз. По уму требовалось выделить какую-то часть войска в самый конец – в качестве арьергарда. Но в эти годы кто за кем идет имело большое значение.

Казачкам, кстати, Андрей тоже немного помог имуществом. Но не сильно. Доспехов не дал, как и оружия. А вот круглых клееных щитов выделил. Чтобы не утяжелять излишне.

Кошевых слуг толком снарядить он не успел. Поэтому они «щеголяли» в тегиляях и шапках бумажных, имея на поясах лишь топоры. Не дошли до них руки. А зря. Очень они полезный ресурс…

Таким образом, в сотне Андрея числилось 94 помещиков, если считать вместе с ним. А также 32 послужильца, 5 казаков и 36 кошевых слуг. В то время как в остальном полку по весне оказалось сто пятьдесят четыре бойца на шесть остальных сотен. Плюс дюжина послужильцев сверху.

– Да уж… – констатировал князь Шереметьев, покачав головой.

– Я же сказывал – удивит, – заметил с ухмылкой воевода. – Сказывали – готовится к походу, значит не просто так в своей вотчине сидит.

– Так любой в вотчине может сидеть, но не любой оттуда с таким войском выехать может, – заметил стрелецкий голова, стоявший рядом.

– Так и есть, – согласился воевода. – Но он может. Злые языки болтают, что в лесу его посади глухом, так он оттуда рать из леших да кикимор выведет.

– Удивительный человек, – покачал головой князь Шереметьев, взгляд которого прилип к броне парня… посеребренной. Полностью. Это цепляло и немного уязвляло, потому у него самого был добрая зерцальная бронь, да украшенная золотом и серебром. Но украшенная. А тут – просто бесхитростно покрыта серебром. Зато вся. И это выглядело довольно занятно.

– Не по Сеньке ли шапка? – спросил Басманов, также обративший внимание на броньку сотника.

– Так князь же, – пожал плечами воевода и осекшись замолчал под суровым взглядом Шереметьева. Впрочем, поправлять его не стал. Ибо сам не знал, что думать.

Посверлил его взглядом. Хмыкнул. Глянул на сотню Андрея. Пожевал губы. И затих, погрузившись в свои мысли.

Сотня Андрея бросалась в глаза не столько своим богатым снаряжением, сколько фундаментальной неправильностью. Это князь на уровне подсознания заметил, а осознать не мог. И не только он.