Город, накрытый ужасающими запахами гниения и разложения, заволокло дымом от многочисленных погребальных костров. На них заносили "нарушителей", чтобы затем их прах нашел последний приют в специально отведенном для этого месте или был развеян по ветру, если таким было пожелание их наследников.

Жизнь потихоньку входила в свою колею, люди возвращались к своим повседневным занятиям. Но каждый из них все равно принимал участие в работах по восстановлению города. Назначались дежурства для откачивания стоялой воды и разбора завалов и разрушений уничтоженных волной портовых кварталов. Говорили, что по-прежнему находили тела, которые становилось все сложнее опознавать.

Кастия знала, что братья Террина и ее собственные постоянно участвовали в поисках тел и разборах завалов и уборке мусора, и, наверняка, в опознании, но ей об этом не рассказывали, а она не спрашивала. "Пусть, что хотят все, то и думают", — решила она, отказавшись осматривать новых найденышей и выискивать в изувеченных катастрофой лицах черты любимого человека. Она не ощущала его мертвым, а потому и не собиралась искать его тело.

Один из пунктов приема найденышей устроили около Храма. Скромные служители приводили их в состоянии, при котором можно предъявить их на опознание. Девушка не раз видела там своих родных, и даже однажды Сатию. Но они это не обсуждали. Ни с кем. И Кастия была благодарна им за это.

Жить и работать в городе было великим испытанием для живых. Каждое утро отец отвозил "своих любимых девочек" на повозке в лечебницу через Северные врата. Они выезжали, как можно раньше, чтобы избежать стояния в длинных очередях. Жить в поселке оказалось не в пример приятнее.

— Наш город превратился в гигантскую мусорку, болото и кладбище, — говорили все вокруг, зажимая платками носы, — Пока здесь такое, места живым нет.

В этот же период в очищенных районах города начали разбирать остатки домов, чтобы начинать новые строительства. В первую очередь там могли поселиться хозяева участков, но если таковых не находилось, то земли возвращались в городское имущество и предоставлялись по жребию желающим.

Один из подобных участков достался Сорену и Каре, но они так до конца и не решили, так ли хотят вернуться жить в город или остаться в поселке. Кастия знала, что они подыскивают место за городом, но, помня о имевшемся по соседству участке под бывшим домом Мали, не считала себя вправе им распоряжаться без Террина. Возможно, у него были свои идеи по этой земле. Зная мужа, она в этом в общем-то не сомневалась, а потому молчала.

Страй с детьми от участия в жеребьевке на участок городской земли решили не принимать участие. Это не обсуждалось, но девушка знала, что поселиться в городе после свадьбы было желанием Элии, которая там выросла, а муж ей не стал возражать. Теперь же у него не было желания возвращаться.

С гибелью Дейда Страй взял на себя долг предписывавший ему оставаться жить с родителями, чтобы о них заботиться. Его детям тоже было полезнее находиться в спокойном мирке дома, который они хорошо знали, чем продолжать жизнь в том месте, где они потеряли маму.

Дома Кара и Ялма не раз обсуждали, что Сатия и Нерит были благодарны сыну за решение остаться с ними. Своих внуков они окружили заботой и вниманием, стараясь компенсировать и потерянную мать, и постоянно занятого на работе и городских работах и поисках отца.

Как и положено, с первым лучом солнца нового дня тела погибших предали огню, после полудня того же дня урны с их прахом уже несли к месту последнего их упокоения. Скорбную процессию из поселка возглавляли родные, несущие прах умерших.

Длинная процессия людей в траурных одеждах, сопровождаемая звуками рыданий и прощальных песен, вышла из поселка и направилась через Ржавые скалы в это уединенное место. Предполагалось предать земле больше двух десятков погибших. Такие церемонии происходили каждый час. Навстречу им встретилась предыдущая процессия, возвращавшаяся с погостов.

Кастия вместе с родителями, братьями, сестрой и их семьями шла среди скорбящих людей. Не было с ними лишь Ариты и двух пожилых родственниц, которые остались дома с детьми. Сына Левии тоже оставили с ними, потому что его матери предстояло отнести в склеп семьи прах своего мужа.

Во главе процессии, ее середине и замыкающими шли многочисленные группы женщин, возглавляемые "запевалами", которые и издавали полагающиеся ситуации звуки. Кто-то из них рыдал, завывал, причитал и стонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Другие пели положенные по обычаю песни, создавая необходимую атмосферу.

Периодически выключаясь из окружающей ее ситуации, Кастия каждый раз вздрагивала, когда одна из запевал начинала новый этап скорби.

— На кого же вы нас покинули?! — завыл чей-то голос, и ему вторили профессионалки и погруженные в отчаяние люди.

Кастия снова вздрогнула. Когда умерла бабушка, ее не брали на прощание. Считалось, что детям нечего делать на таких церемониях. И лишь сейчас она поняла и согласилась с этим, даже порадовавшись об этом. Потеря близкого родственника — тяжкое испытание для взрослого, а для детей — вдвойне. Особенно, в такой атмосфере безудержного отчаяния и скорби.