Она предала его.

Много лет назад она бросила его маленького, пытаясь устроить свою изломанную жизнь.

Ее можно понять. Ее можно простить. Но забудет ли это предательство сын?

Как объяснить ему, что она сама была еще девчонкой, даже моложе, чем он сейчас? Как поведать о той злобной тоске и ненависти, с которыми она смотрела на окружающий мир? Ничего несправедливее придумать было нельзя. Смерть Юры стала концом всего. Доброты, любви, надежды, радости… Жизни. Она действительно не могла жить с постоянно подступающими к горлу рыданиями, истериками, ночными кошмарами, со все растущей глухой и гадкой неприязнью ко всему, что окружало ее. И с пустотой, темной пустотой внутри… Из нее, открытой и чистой, судьба одним ударом вышибла веру и искренность. Она терпеть не могла людей, улицы, дома, деревья. Она терпеть не могла эту страну, которая ни за что убивает своих сыновей. И от отчаянного решения прекратить все это, бросившись из окна на твердый бетон двора, ее спасла расчетливая мысль бежать. Уехать навсегда.

Она ничего не ждала здесь, все хорошее осталось в прошлом, а память отказывалась вызывать счастливые воспоминания, только холодные строчки телеграммы: «Погиб при исполнении воинского долга…»

И ее разум, единственное, чему она теперь верила, подсказывал циничные трезвые ходы.

Уехать из страны можно было только одним путем — в Израиль, став женой собиравшегося эмигрировать еврея.

И Инна целенаправленно принялась искать такого, через знакомых и полузнакомых, каждый разговор сводя к тому, не собирается ли кто-либо из их ровесников покинуть пределы «ненаглядной» родины.

И однажды Танька вдруг сказала, что готова познакомить Инну с очень милым и умным мальчиком.

— Только… боюсь, он тебе не понравится… — прошептала она. — Он совсем не похож на…

— И не надо, — отрезала Инна. — Мне все равно, какой он: хромой, косой или заика. Он точно уезжает?

— Да.

— Тогда знакомь.

Они встретились на углу у телеграфа, чтобы пойти в молодежное кафе. Как оно называлось? Хоть убей, теперь не вспомнить.

Худенький и тщедушный, с огромными глазами и жесткими черными кудрями, закованный, несмотря на жару, в строгий костюм с галстуком, кандидат в женихи маялся на ступеньках Центрального телеграфа, вглядываясь в спешащую по улице Горького толпу.

О коварных Инниных планах он абсолютно ничего не знал. Танька сообщила ему только, что есть у нее подружка, скромная, красивая и ни с кем не встречается… А Женя был довольно робким, считал, что не вышел внешностью, и не мог самостоятельно подойти и познакомиться с приглянувшейся девушкой. Бывало, что его посылали грубовато:

— Отцепись, пацан…

И тогда он не находил что ответить, хотя знал наверняка побольше этих накрашенных профурсеток…

Женя был гордостью школы и родителей, с медалью окончил десятилетку, поступил в медицинский на стоматолога и сейчас готовился к защите диплома.

Родители разумно решили, что ехать можно, только обзаведясь специальностью и… женой. Вряд ли их Женя сумеет так быстро адаптироваться, чтобы подыскать подходящую партию в Израиле, если он и в родной Москве до сих пор не смог этого сделать.

Втайне от сына мать ходила к синагоге с его фотографией, вела долгие задушевные переговоры с родителями потенциальных невест, но Женя, едва лишь заходила речь о возможном браке, набычивался, хмурился и… начинал нести такую чушь, что помолвки расстраивались, так и не начавшись.

— Прекратите, — гневно говорил он родителям. — Я сам выберу себе жену. А не найду — так не женюсь. Мир не перевернется…

Мягкий, покладистый Женя в этом проявлял завидную твердость характера.

— Ты-то мне выберешь, будьте спокойны… — вздыхала мама, думая про себя, что ей, пожалуй, не суждено дождаться внуков.

Вот такой странный субъект томился в ожидании Инны.

Она подошла, растягивая рот в улыбке, и разом отметила и заметно обозначившиеся надо лбом залысины, и сутулые плечи, и нескладные руки, которые женишок не знал, куда деть, вытирая о брюки вспотевшие ладони… Только глаза привлекали внимание. Они лучились теплым медовым цветом и были беззащитно-добрыми…

— Женя… — Он ткнул ей потную ладонь и растерянно глянул на Таньку.

— Ну вы знакомьтесь, а я побегу, — неожиданно заявила она, хотя предполагалось, что в кафе они пойдут втроем. — У меня еще дел куча…

И она предательски смылась, бросив их на произвол судьбы.

Но судьбе было угодно, чтобы эта встреча оказалась небесполезной.

Вернее, так было угодно Инне, а она собиралась отныне сама диктовать своей судьбе то, что будет происходить с ней дальше.

«По крайней мере, он добрый, — разглядывая избранника, подумала Инна. — И кажется, не дурак. Вот только внешность…»

— Кажется, мы собирались в кафе? — проводив Таньку взглядом, произнесла она вслух.

Инна взяла инициативу в свои руки. А то этот тюфяк так и будет стоять столбом, не сводя с нее глаз.

Надо сказать, что Женя действительно впал в ступор. Увидев Инну, он просто обалдел. Ожидал невзрачную, робкую девчонку, а явилась фея, пава, царица… Дерзкие глаза, независимый носик, гордо вытянутая шея… Да разве такая согласится с ним разговаривать? Сейчас повернется на каблучках, фыркнет презрительно и исчезнет как сон.