Румильда Келисавва даже внимания не обратила на столь грубую реакцию со стороны старой ведьмы. Они обе слишком хорошо знали друг друга. Женщина задумчиво барабанила пальцами по отполированному дереву стола.

— Стало быть, танцевать ты тоже не умеешь? — обратилась она к племяннице.

— Ннннет, — Лита побледнела. — А…зачем?

— Действительно, Румильда… Зачем? — занервничала Петунья. — Мы же идём на представление родов, не более…

— Дикие. Дикие лесные люди, — вздохнула Румильда и, довольная произведённым эффектом, поцеловала Бергамота в нос. — Традиционно после представления фамилий его величество даёт бал! Это предусмотрено этикетом, дремучие мои! И это знает каждый ребёнок в королевстве…

Все трое, не чувствуя ног, добрались наконец до гостиницы. Три крошечных комнатки снять было дешевле чем номер на троих, и ведьмы разбрелись каждая по своим кроватям, пожелав друг дружке сладкий снов.

Лита лежала в постели. Всё тело ныло от усталости. Гулять по магазинам не то, что бродить в лесу. Лес дышит, щедро делясь с тобой энергией. Тишина. Запах трав. То зачерпнёшь ладонью прохладной воды в ручье, то сорвёшь с куста сладкую ягоду. А тут…

Пыль, суета. Столько людей! Столько нарядов! Шляпки, сумочки, зонтики. А в модных лавках? Чего только нет! Витрины, стук колёс, крики. Запах кофе и свежих булочек. Всё новое, непривычное. Город не питает энергией, город её требует! Высасывает, словно вампир. Пьет тебя, смакуя сквозь соломинку.

Лита щедро, восторженно делилась собой с городом весь день. Ей это нравилось, за что она получала одобрительные взгляды от тёти Румильды и опасливые, настороженные от тётушки Петти. Тогда сжималось сердце и грызло чувство вины. Нет, она по-прежнему любит лес всей душой. Но город…

В городе жил отец. Когда-то у него была лучшая аптека в столице. Жаль, что родителей нет. Она бы посоветовалась с отцом. Например, о том, что же с ней случилось? Почему померещилось, что Уж с ней разговаривает? Может, ей надо принимать лекарства…

Зашуршали простыни. Лита подняла голову. Приполз. Свернулся клубочком у изголовья и смотрит.

— Что ж мне с тобой делать? — улыбнулась девушка, проведя пальчиком по тельцу. — Назвать тебя надо как-то…

В королевстве все знают Тилию Рейплнетт и её фамильяра, гремучку Яду. Лет пять назад было громкое дело. Лита, правда, плохо помнит, что именно там произошло, но тогда о Чёрной ведьме писали все газеты их маленького городка. Решением королевского суда ведьму вместе с фамильяром выслали в Туманную долину Молчаливых гор, в поселение для преступников до конца жизни. Литу пробила дрожь. И чего она так испугалась? Уж — не ядовитая же змея, в конце концов. Но других змеиных имён она просто не знает. Яда. Яко? Ямо? Ядик?

— Как же мне тебя назвать? А?

Всматриваясь в чёрные бусинки змеиных глаз, девушка медленно провалилась в сон.

Эрлин стоял в полутёмном помещении. Запах… До боли знакомый. Запах прошлого. Запах детства. Детства и колдовства. От золотой пыли, висящей в воздухе, не сразу и увидишь, что происходит возле огромного кипящего котла. Но когда глаза привыкают к полумраку — он видит двоих. Один из них — его младший брат. Хитрые, живые глаза, отчаянная решимость в лице. Безудержные безрассудство и бесстрашие… Таким он его запомнил, но без зелий и транса с каждым днём вызвать образ в памяти становится всё сложнее.

— Медвежий мох давай! — брат обернулся к нему.

— Я в нём не уверен… Его принёс Йорнегирр, а он — лентяй, — говорит Эрлиш.

— И что? Ну, не получится…

— Смеёшься? Это заклинание из запрещённых архивов!

— А кто его добыл, а? Мой старший братец, коего мы сделали невидимым! То заклинание, кстати, тоже, если ты помнишь — было из запрещённых архивов, и ты сомневался тогда в ядах, потому что их принёс тот же Йорн! Тогда всё получилось — ну, не трусь!

— Знаешь, тогда я рисковал собой, а это зелье собираешься пить ты.

— Да брось! Давай мох — пора!

— Песок краснеет! — взвизгнул Йорнегирр, — Нашли время болтать!

Отсветы свечей нервно дёргались по стенам пещеры, сплошь заставленной различными атрибутами зельеваров. Настоящее логово колдунов — в сегодняшнем Виздрагосе каждая склянка, что валялась под ногами трёх мальчишек, могла бы быть бесценным артефактом. От котла повалил едкий зелёный дым — глаза заслезились, в горле запершило.

Мартиш Эрлин очнулся. Перед ним валялся разбитый флакон — видимо, в трансе, он опять размахивал руками. Вновь и вновь он вызывает в памяти именно это воспоминание. И каждый раз именно в этом месте оно прерывается. Эрлин порылся на полках, нашёл нужное зелье, выпил, и лёг на кровать, аккуратно поставив флакончик под кровать во избежание.

— Итак, я вижу, все в сборе…

Что-то змейкой мелькнуло на столе, перед самым носом архимага — упали несколько пробирок, и по всему залу стали взрываться разноцветные вспышки — визг, топот ног, крики…