К черту их обоих.

К черту их имена, титулы и бизнес.

Я останавливаюсь перед спальней родителей и делаю глубокий вдох. Мама не может увидеть меня в худшем состоянии, иначе она почувствует.

Она всегда чувствует.

С тех пор как я был мальчиком, она останавливалась, смотрела на меня и говорила: «Dit moi tous, mon chou — Расскажи мне все, мой малыш.»

Не знаю, когда я перестал рассказывать ей все, что у меня на уме, я имею в виду, или быть ее сыном. Нет, это ложь — я знаю точный момент; я просто никогда не хотел ассоциировать этого со своей мамой.

Она свет. Этот момент тьма.

Я делаю глубокий вдох и стучу в дверь. Ответа нет. Я стучу снова, и когда ничего не слышу, мое сердце бешено колотится.

Она же не могла упасть в обморок, как в тот раз... Верно?

— Мама?

Нет ответа.

— Я вхожу.

Я толкаю дверь и вхожу внутрь, но в ее комнате нет никаких признаков присутствия. Я проверяю ванную, но ее там тоже нет.

Блядь. Куда она делась?

Мама редко выходит из своей комнаты, если вообще выходит, и всякий раз, когда она выбирается, она идет в соседний кабинет, чтобы отвечать на электронные письма и тому подобное.

У нее нет друзей, о которых можно было бы говорить. Папа и я весь ее мир, как она однажды сказала.

Я собираюсь проверить кабинет, когда прохожу мимо закрытой двери балкона. Конечно же, мама стоит на солнце, ее светлые кудри падают на плечи, когда она смеется. Я не видел, чтобы она так смеялась... много лет.

И причина этого смеха не кто иная, как крошечная девушка, которая безумнее и красивее, чем я когда-либо думал.

Тил поправляет ленточку на мамином платье и говорит что-то, что снова заставляет ее засмеяться. Редкое английское солнце светит на них обеих, заставляя мамины волосы и глаза сиять и придавая блеск черному взгляду Тил.

Она улыбается. Улыбка скромная и сдержанная, но она есть. Улыбка — при этом чертовски искренняя.

Может, из-за встречи с отцом и Эдуардом, а может, из-за всего, произошедшего за те дни, с тех пор как эта крошечная вещь ворвалась в мою жизнь.

Я знаю одно наверняка: на этот раз она не сможет уйти.

Коул оказался прав — пришло время воспользоваться шансом.

Я никогда не была склонна к светской беседе. Это вызывает у меня зуд по коже. Кроме того, я слишком неуклюжа для этого.

Человеческое взаимодействие всегда было моей слабостью, вот почему я свожу его к абсолютному минимуму.

Однако, когда я сижу с Шарлоттой, я думаю об этой ситуации не как о светской беседе, а скорее, как о послеобеденном чае. Или, скорее, о чем-то более притягательном и необычном.

Мне требуется много времени, чтобы установить контакт с людьми — если я когда-нибудь его установлю, — и им требуется целая вечность, чтобы привыкнуть ко мне. Вот что случилось с Эльзой и ее подругой Ким.

Шарлотта совсем другая.

В ней есть элегантная утонченность, которая заставляет меня чувствовать себя более желанной, чем позволяет моя кожа.

Несмотря на наше недавнее знакомство, она говорит так, будто мы знаем друг друга целую вечность, будто Ларс готовит нам чай ежедневно. Она даже не протестовала, когда я предложила сделать ей макияж и выбрать платье.

Люди с такими титулами, как Шарлотта, одеваются в доме, как в викторианскую эпоху.

Я не заметила, как прошли часы. Причина, по которой я пришла, тоже начала исчезать. Довольно скоро я обнаружила, что разговариваю с ней, и не из-за того, что ожидается в таких ситуациях.

Я разговариваю. Я, завязываю разговор.

Сначала я думала, потому что мне ее жаль. В конце концов, Шарлотта жертва во всем этом, и не заслуживает того, что произойдет в конце сказки.

Но в конце концов я поняла, что мне действительно нравится ее общество, как раз в то время, когда я начинаю рассказывать ей о проделках Нокса и новой любви Эльзы.

— А что насчет тебя? — спрашивает она своим легким, как перышко, успокаивающим для ушей голосом.

— Меня?

Я останавливаюсь, завязывая ленту у нее на талии. У меня всегда было пристрастие к одежде и внешнему виду, даже если я склоняюсь к эксцентричному типу.

— Да. У тебя есть любовь, как у твоей сестры?

— Нет... я не знаю.

Что, черт возьми, происходит с этим колебанием в конце?

Красивое лицо Шарлотты немного вытягивается, но она похлопывает меня по руке.

— Не отказывайся от этой идеи слишком рано. Никогда не знаешь наверняка.

— Как... — я украдкой смотрю на нее. — Что значит любить? Я имею в виду, я знаю, что люблю своего отца и Нокса, но я читала, что есть другой тип любви? — я поджимаю губы, как только произношу эти слова.