Я уставилась на него, завороженная его рассказом. Мой гнев давно уже был побеждён теплом заботы, которая слышалась в его словах.

— Эмель, все потому, что я любил тебя, — он замолчал, а потом снова повторил свои слова, словно всё ещё не мог в них поверить. — Я любил тебя. И я всю ещё люблю. Я люблю тебя всё больше с каждым днём. Не так, как правитель пустыни любит свою жену. Не так, как жадный человек любит свои сверкающие бриллианты. Я люблю тебя так, как музыкант любит свои руки, как номад любит свои ноги. Я не могу точно объяснить тебе, как я люблю тебя, но я могу сказать, что без тебя я пропаду.

Тепло, зародившееся у меня в груди, распространилось по всему моему телу до самых пальцев ног. Я сидела и смотрела на Саалима в свете костра.

— Я люблю тебя, как никогда ранее не любил. Я никогда не чувствовал ничего подобного, будучи человеком, и я никогда не чувствовал ничего подобного за всю мою жизнь, будучи джинном. Влюбиться в женщину, которая ублажает других мужчин, и заставляет их верить в то, что любит их. Это был выбор глупца, но мне было всё равно. По крайней мере, я был счастливым глупцом. Я не знал, что ты чувствуешь ко мне, но мне было плевать. Я не мог и надеяться… — он умолк, а потом продолжил. — Время от времени я чувствовал, что ты мысленно взываешь ко мне. Эти лёгкие ощущения повторялись в течение дня, и они давали мне надежду. А потом ты поцеловала меня тем утром, и меня начало мучить сильное желание. Я хотел тебя только для себя одного, я хотел защитить тебя от всего, убить их всех. Я хотел раздавить твоего отца своими собственными руками, — он тяжело вздохнул. — Но поскольку я ограничен в своей силе, я не получил удовлетворения и стал монстром. Я никогда не хотел, чтобы ты видела меня таким. Поэтому я прошу у тебя прощения ещё раз. Я вмешивался в твою жизнь, когда ты об этом не просила. Я бы хотел сказать, что жалею о своих действиях, но это будет неправдой, потому что я сейчас здесь с тобой. Я жалею только о том, что вёл тебя с тобой неподобающим образом, — Саалим опустил взгляд на мои руки.

Я долго молчала, обдумывая свои слова. Мои глаза были мокрыми и полными слёз.

Но прежде чем я успела что-то сказать, его голос, хриплый и низкий, прогремел вокруг меня:

— И хотя я джинн, который исполняет желания, я прежде всего мужчина. Как и все они, я эгоистичен, и я бесстыдно позволил себе исполнить своё собственное желание. То, чего я желаю больше всего, это быть с тобой. Я умираю от голода, Эмель. Я изголодался по тебе.

Слеза скатилась по моей щеке.

ГЛАВА 21

Слова слетали с губ Саалима и уплывали в ночь, смешиваясь с плеском морской бездны, с треском огня, со стуком моего сердца в груди, пульсацией крови у меня в ушах.

Саалим раскрылся мне — он был таким ранимым, таким уязвимым, каким я никогда не видела его прежде. Я знала, что если захочу покинуть это место, он заберёт меня домой. И что, если я больше не захочу его видеть, он исполнит моё желание. Он был в моей власти — но не потому, что был джином, а я женщиной, которая выпустила его из сосуда, а потому что он был влюблённым мужчиной, а я объектом его любви.

Но я не собиралась убегать, потому что после его признания все мои внутренности наполнило чем-то жидким, тёплым и мягким. Это ощущение затягивало, и мне хотелось большего.

Собрав воедино свои воспоминания, я попыталась во всём разобраться. Теперь я понимала, почему он вёл себя так рядом со мной — он был осторожен, стараясь не спугнуть меня. Я вспомнила, как точно так же сдерживала себя, ведь я тоже боялась его испугать. Но я так же думала о нём, желала его — хотела, чтобы он был рядом, но не потому что он делал мою жизнь комфортнее, а потому что я его хотела. Когда я увидела его в тюрьме, и он рассказал мне о том, какой капризной была Мазира — когда желание свободы стало больше пугать, чем очаровывать меня — я всё равно хотела его. Не из-за магии, потому что я была не такой, как мой отец.

И хотя мне было стыдно в этом признаться, если бы я узнала, что никогда его не увижу, я бы почувствовала невероятную пустоту, которая была даже больше, чем боль от потери матери. Я никогда не испытывала ничего подобного раньше. Сейчас я сидела рядом с ним и чувствовала себя уверенно и спокойно. Я доверяла ему, как никому. Даже больше, чем Фирозу. Он был мне ровней, он был моей идеальной второй половиной. Когда я была с ним, я не чувствовала себя одинокой. А моя мечта увидеть пустыню стала больше, лучше. Потому что теперь я хотела увидеть её всю вместе с ним.

И мне хотелось жить ради Саалима. Пустыня была прекрасна, но она не могла сравниться с людьми. Не могла сравниться с Саалимом. Поэтому если нам суждено было быть рабами, по крайней мере, мы были влюблены. Я приняла эту ситуацию, и это пугало и одновременно воодушевляло меня, ведь именно этого я так страстно желала.

Не говоря ни слова, я встала на колени и выпрямилась. Я сбросила одеяло, и позволила платку и плащу упасть на землю. Я прижала руки к его лицу и шее, провела большими пальцами по подбородку, запутавшись ими в волосках его бороды. Я прижалась губами к его губам и нежно их поцеловала. Его руки нашли мою талию, и я содрогнулась от тепла его прикосновения. Наши губы раскрылись. На вкус он был как пустыня, как море.

Я переместилась ему на колени, обхватила ногами его за талию. Он замер — эта новая интимная поза заставила его замереть — но я не остановилась. Я сомкнула руки на его шее, а он притянул меня ближе. Мы продолжили прижиматься друг к другу губами, отчаянно пытаясь выразить те чувства, которые нельзя было передать словами.

Саалим вынул цветок из моих волос и положил его поверх свернутой одежды, лежащей на песке. Он медленно и осторожно скользнул руками вверх по моим бёдрам. Я отклонилась назад и взялась за края своего хиджаба. Вместе мы сняли его, и я осталась в платье.