Я стояла среди руин. Это была могила города, прямо как рассказывал Рафаль.

— Что… Где? — слова неслышно слетели с моих губ и превратились в громкий звук.

— Я перенёс тебя на границу пустыни, — сказал Саалим.

Он с тоской огляделся вокруг, всё ещё крепко сжимая моё плечо.

— Здесь пахнет тобой.

Казалось, он не удивился.

— Это был мой дом. Мадинат Алмулихи, — он посмотрел на упавшие камни. — Сейчас здесь только руины.

Я повернулась к Саалиму и озадаченно посмотрела на него.

— Что здесь случилось?

— Заносчивый принц уничтожил его, — он сделал вдох и продолжил. — Когда я был человеком, я жил среди этих улиц. Могу я показать тебе?

В его словах таилась грусть, но там было и что-то ещё. Он поднял руку и почесал щёку. Пока он говорил, его взгляд блуждал по мне, а пальцы самопроизвольно сжимались. Неужели он нервничал?

Я кивнула. Крепко держа меня за руку, он повёл меня по разрушенным улицам. Он описывал здания с широкими окнами и открытыми дверями, через которые внутрь залетал ветер. Он рассказывал о каменных улицах и гнедых лошадях, которые тащили за собой телеги. Он рассказывал о зелёном бархате, похожим на губку, который торчал из щелей между кирпичами и покрывал гигантские колонны, о вьющихся лианах, пробивающихся сквозь трещины в земле и поднимающихся по стенам домов. О белесых цветах, которые росли группами точно сорняки и распускали свои лепестки навстречу луне. Мы шли через останки Мадината Алмулихи, а Саалим своими словами оживлял погибший город.

— Если ты жил здесь, и теперь тут всё вот так… — я замолчала и задумалась. — Как долго ты уже живёшь жизнью джинна?

— Я уже сбился со счета.

Мою грудь сдавила печаль. Как же долго он пребывал в заточении в этой стеклянной клетке.

Он потянул меня к огромному сооружению, покрытому трещинами. Он назвал его дворцом. Даже в заброшенном состоянии дворец показался мне более величественным, чем дворец моего отца. Саалим рассказал мне, каким красочным был интерьер, про плитку на светло-серых кирпичах и про воду, которая текла из фонтанов и собиралась в резервуарах, выложенных этой плиткой. Он описывал могущественных, но добрых правителей, которые когда-то жили за этими стенами, и их детей, которые были дикими, испорченными и надменными.

Мы дошли до конца дороги, выложенной камнем, которая тянулась вдоль обветшалого дворца. Я посмотрела наверх на массивную стену с маленькими окнами в форме замочной скважины, пропускающими внутрь лунный свет. Отвернувшись от дворца, я посмотрела в ту сторону, куда вёл меня Саалим. Я остановилась, раскрыв рот, и прямо перед собой увидела источник непрекращающегося шума.

Саалим взглянул на меня с осторожной мальчишеской улыбкой. Он почувствовал мою неуверенность по тому, как крепко я сжимала его руку.

— А это море, — наконец сказал он.

Я с ужасом смотрела на то, каким огромным оно было, и мне стало интересно, насколько оно было мокрым.

— Это та самая сердитая вода?

Боги, Рафаль был прав. На границе пустыни и правда была вода. Ни один из мифов о границе пустыни не рассказывал о воде, в которой бурлила жизнь, и у которой был голос, кричащий в ночи. О ней упоминалось только в историях Рафаля.

Саалим засмеялся.

— Сердитая? Она не сердитая, Эмель. Она прекрасная.

Перед нами растянулась чёрная вода, которая встречалась со звездной ночью на горизонте. Она ритмично вздымалась, и это движение озарялось бледным свечением неба, отражение которого оставляло на поверхности воды дорожку из серебряных капель. Волны врез'aлись и накатывали друг на друга, создавая белую хаотичную пену, освещаемую луной. Саалим был прав. Море не злилось.

Оно манило.

Саалим сошёл с дороги и направился к морю, нежно потянув меня за собой. С осторожностью и воодушевлением я последовала за ним. Мы спустились по разбитым каменным ступеням, ведущим к берегу. Если бы не морской ветер, который прорывался к крутым склонам, они были бы полностью покрыты песком. Закутавшись в свой платок, я медленно спускалась по лестнице, внимательно следя за своими ногами. Между каменными ступеньками группами росли небольшие цветы. Они дрожали на ветру.

Я наклонилась, желая рассмотреть их. У них были широкие длинные лепестки, окружавшие огромную круглую сердцевину. Их стебли росли из песка, а тонкие листья тянулись кверху, словно желая поддержать белые цветы.

— Красивые, — сказала я.

Саалим опустился на колени рядом со мной и нежно коснулся лепестков.

— Ночной жасмин, — сказал он. — Они раскрываются только ночью.

Он сжал стебель у основания и достал цветок из песка. Затем он убрал волосы с моего лица и заткнул цветок мне за ухо. Когда цветок оказался недалеко от моего носа, я уловила его запах — жасмин. Я улыбнулась, ответив на улыбку Саалима.

Дойдя до берега, Саалим указал на части разрушенного замка, которые упали с холма и были наполовину погребены на пляже. Недалеко от нас находился огромный купол в форме луковицы, морские волны ударялись о его поверхность, покрытую черепицей.

— Я подумал, что мы могли бы отдохнуть здесь, — сказал он.

Меня удивило то, как хорошо он знал эти руины.

— Ты часто сюда приходишь?

— Бывало.

— А больше нет?

— Больше нет. У меня нет необходимости бывать здесь. Я уже не так скучаю по этому месту.