Саалим крепко сжал его.

— Не могу поверить, что это он. Я никогда не находил его здесь раньше. Я так долго хранил его. Когда я был ребенком, я притворялся, что я такой же смелый, как и он. Я любил стоять точно так же со своим игрушечным мечом на боку.

Затем он бросил его на землю, и солдатик раскололся надвое.

Он вышел на окраину дворцовой территории, где дюны смотрели на море. Я быстро подобрала теперь уже безногого солдатика и заткнула его за пояс на своих бёдрах, после чего встала с ним рядом.

Обхватив его руками за пояс, я прижалась к нему.

— Ты уже не тот человек, каким был раньше. Ты не трус.

— Разве я могу быть кем-то ещё? Я склонился в подчинении. Я больше не могу выбрать смелость.

— Это неправда, — я встала перед ним и теперь стояла между Саалимом и морем, заставив его тем самым посмотреть на меня. — Смелость это не обязательно то, о чём рассказывается в историях, Саалим. Это не что-то большое и героическое. Возможно, этот солдат, — я указала на то место на земле, куда он бросил игрушку. — Был очень напуган. И самое смелое, что он когда-либо делал в своей жизни, это взял в руки меч. Может быть, он никогда не был в бою. Смелость может быть чем-то небольшим — как тогда, когда ты пришёл ко мне тем дождливым утром в тюремный шатер, потому что тебе надо было извиниться, сделать признание. Или когда я попросила тебя оставить нас здесь навсегда, а ты отказался. Или когда ты позволил Ашику получить меня, потому что знал, что он был хорошим человеком.

Саалим поморщился, вспомнив об этом.

— Когда ты делаешь что-то, несмотря на цену, которую тебе придётся заплатить. Делаешь что-то сложное, тогда как ты мог бы выбрать нечто простое. Это и есть смелость. И то, что ты рассказал мне эту историю и, наконец-то, открыл мне всего себя целиком — это тоже смелость.

Он прижался губами к моему лбу, но ничего не сказал. Я услышала, как его сердце громко стучит рядом с моим ухом. Моё сердце вторило ему. Они бились в наших грудных клетках, они звали друг друга. Но, ни Саалим, ни я не обращали внимания на их крики.

Саалим находился в тёмной ловушке своего дома, погребённый под пылью, которую он разворошил своей историей. Этот город больше не был таким прекрасным, как когда-то. Мы стояли на руинах его семьи, его жизни, его мечтаний и его будущего. Саалим отдал всё, чтобы спасти то, что имело для него самое большое значение.

Могла ли я сделать то же самое?

И хотя я не хотела принимать решение, мы не могли оставаться здесь. Я не хотела, чтобы Саалим продолжал стоять среди останков его дома, навевающих на него все эти болезненные воспоминания.

— Ты можешь снова перенести меня в оазис?

— Конечно.

Он крепко обхватил меня руками, и мы вернулись.

Я почувствовала, что меня как будто выдернули из одного мира и перенесли в другой. Образы бушующего моря, падшей семьи и разрушенного дома быстро сменились воспоминаниями о том, что случилось с моим отцом, Омаром и Ибрагимом. Они наступали на меня, и страх за моё будущее скрутил мои внутренности.

Саалим заговорил:

— Мне жаль, что тебе приходится это делать.

— Что ты имеешь в виду?

Острые края солдатика врезались мне в кожу, и я осторожно вынула его и спрятала рядом с камнем, когда Саалим отвернулся.

— Что тебе приходится принимать это решение. Что тебе не предоставили лучшего выбора. Я знаю, что ты надеялась на нечто другое, на другое решение проблемы. И у тебя больше не осталось времени на это. Это нечестно… как и вся твоя жизнь, Эмель. Мне жаль, что тебе приходится нести это бремя.

— Спасибо, — сказала я напряженным голосом.

Бремя. Он уже во второй раз за сегодня напоминал мне о моём бремени.

Я села на колени рядом с водоёмом и опустила пальцы в воду. Солнце было низко, и его свет проникал сквозь стволы деревьев и падал мне на лицо. Моё отражение смотрело на меня из лазурного водоема. Мои глаза так сильно напоминали мне о моём отце, что мне пришлось отвернуться. Страх глодал меня изнутри. Вода была прохладной, и мне захотелось погрузиться в неё в надежде, что она облегчить мою пульсирующую боль.

— Давай зайдём, — неожиданно сказал он.

— Что?

— Я чувствую, как ты этого хочешь.

Он ухмыльнулся. Чем дольше мы пребывали в оазисе, тем незаметнее становились его страдания.

— Я помню тот день, когда впервые перенёс тебя сюда. Ты сразу же захотела прыгнуть в воду. Представляешь, как мне было тяжело тогда не представлять тебя без одежды в воде?

— Ты пытаешься отвлечь меня, — сказала я, повернувшись к нему.

— Это работает?

Я улыбнулась, и его улыбка сделалась шире.

— Да. Мне всегда хотелось узнать, каково это. Но если я зайду туда, — я выскользнула из своих туфель, — пообещай, что ответишь ещё на один вопрос.